Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Вот исчезает мрак, густой, как мох в лесах,
И огненный поток разлился в небесах,

И я затосковал, голубка застонала…
О, как не мило мне ночное покрывало!

Когда так далеко любимая твоя
И разделяют вас пустынные края,

То лучше спутника, чем острый меч, не надо,
А быстрый конь — твоя утеха и отрада.

Когда грозит беда, спасение твое —
Меч крепкий, верный конь и острое копье.

Они мои друзья, я неразлучен с ними,
Когда скачу во тьме дорогами глухими,

Но где объятья той, чья ласка горяча?
На шее у меня лишь перевязь меча!

О утренний ветер! Что можно сравнить с ароматом твоим?
О стройный тростник! Как ты гибок и свеж и ни с чем не сравним!
Я взял себе в жены зарю, и на празднике том небывалом
Она вдруг лицо мне закутала красным своим покрывалом.

Она завернулась в рубашку из легких, как сон, облаков,
Накинула солнечный плащ, что от золота вспыхнуть готов,
И жемчуг надела росы, и жемчужины ярко горели,
Когда расшалившийся ветер рассыпал ее ожерелье.

Кролик с атласною шкуркой от страха трепещет
Перед клыками, что в пасти сверкают зловеще.

Кролик спасается бегством от страшного пса,
Через долины бежит он, поля и леса.

От быстроты его бега и время как будто
Мчится быстрей, и мгновением стала минута.

Мчится за кроликом пес, на бегу обнажив
Меч языка и клыков беспощадных ножи.

То по холмистым лугам словно вихрь он несется,
То где-то возле болот его лай раздается.

Вот промелькнул он, и шерсти седой полоса
С молнией схожа, чей блеск расколол небеса.

И словно отблеск зари, что горит и трепещет,—
Так серебро у него на ошейнике блещет.

О молодость моя, ты скрылась вдалеке!
Я вслед тебе смотрю в печали и в тоске.

Ты тихо от меня ушла ночной порою,
Ушла, когда я спал, и скрылась за горою.

О, горе нам, чья жизнь подвластна всем страстям!
Веселья жаждем мы, но весело ли нам?

Хоть горько плачу я и не смыкаю вежды,
Я все равно еще живу в плену надежды.

По-прежнему меня волнует блеск зарниц,
Заря всходящая, веселый щебет птиц.

И если грудь моя увлажнена слезами,
То в сердце у меня не угасает пламя.

Пусть по сравнению со смертью седина
Не кажется бедой — душа моя грустна.

И грусть о юности мои стихи пронзила,
И нет в них яркости, утрачена их сила.

О, как мне молодость ушедшую вернуть?
Как пылкость прежнюю в стихи свои вдохнуть?

Взор — газели, шея — белой лани, губы — как пурпурное вино.
Зубы — пузырьки жемчужной пены в чаше, где оно растворено.

Опьянев, склонилась томно дева. Златотканью стан ее обвит.
Так луне блестящие созвездья собирать вокруг себя дано.

Нам из поцелуев покрывало ночью соткала любви рука,
Но рукой зари без сожаленья, нежное, разорвано оно.

В бассейне плавает невольник чернокожий.
Не шелохнутся камешки на ложе,

И с глазом голубым вода бассейна схожа.
Зрачок его — купальщик чернокожий.

Упоительна река, льющаяся по долине.
Чем к устам прекрасной девы, слаще к ней прильнуть устами.

Медленно течет она, изгибаясь, как запястье,
И на Млечный Путь походит, окаймленная цветами,

Плащ зеленый берегов кое-где река прошила
Швом серебряным своим, — столь узка она местами.

Голубой блестящий глаз нам сияет сквозь ресницы
Или светится волна, пробираясь меж кустами?

Отблеск желтого вина на пирах мне красил руки.
Круговую чашу здесь брал я бережно перстами.