Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Мой рок — лицо твое, и лишь его сиянье
Осмелился поцеловать я в ночь свиданья.

Ночь эта памятней мне всех ночей и дней:
Она была светла от красоты твоей.

Полярная звезда над заповедным лугом
Склонилась, и слились созвездия друг с другом.

Твоей улыбки блеск вел за собой меня,
Во мраке кос твоих с дороги сбился я.

И так любовь моя сильна, что нету мочи
Смотреть тебе в лицо — любовь мне застит очи.

Луг утренний к нам щедр: приплыв издалека,
К утру дождем над ним пролились облака.

С мглой предрассветною они сражались смело,
Вмешалась молния — и вмиг решила дело.

О боже, что сильней волнует душу нам,
Чем воркование голубки по утрам!

Вскарабкавшись на холм, чьи склоны словно бедра,
Прохладный ветерок ветвями машет бодро;

И заставляет он, свой продолжая путь,
Цветы в слезах росы на божий мир взглянуть.

Как ива гибкая меня чарует!
Как аромат лугов меня волнует!

Свой гибкий стан взяла от ивы ты,
И ты светла, как вешние цветы.

Я был пленен волшебными глазами.
Я ослеплен — любви так ярко пламя.

Я взором-чародеем поражен —
Из края волшебства явился он.

Без промаха в меня он попадает
И, раненного, тут же добивает.

Он может превратить в единый миг
Жемчужину в кровавый сердолик.

Чудесной красоты ты воплощенье.
Влюбленные достойны снисхожденья.

Дирхем серебряный под властью чар
Был переплавлен в золотой динар.

Как ветвь под ветром, я охвачен дрожью,
Я слезы лью, бреду по бездорожью.

Твое лицо — Кааба глаз моих,
Иду за ним, не видя лиц других.

И, став огнепоклонником, сгораю,
Когда на пламя щек твоих взираю.

Ответил я любви, чей зов звучал устало,
Голубка вечером мне тихо ворковала.

Когда же слезы мне туманили глаза,
Когда терпенье истощилось, я сказал:

«О, возвращусь ли я в Альсиру, чтобы воздух
Вдыхать всей грудью там, вкушать покой и отдых,

Прогулки совершать в долину по утрам,
Смотреть, как на траве роса сверкает там,

И чтобы целовать газель мне, как бывало,
Когда рассеется тумана покрывало».

Дождь над холмами ожерелье разорвал,
И бродит ветерок в расщелинах меж скал;

Роса свой бисер на долину уронила
И утру раннему прохладу подарила.

О, как далек он от меня, родной мой дом!
Как было радостно и хорошо мне в нем!

Теперь бессонница меня томит и гложет,
И жестким кажется теперь любое ложе,

И в небо я смотрю: быть может, в вышине
Альсиры молнию узреть удастся мне.

Стремилась молния в мое вонзиться тело,
Глаза влюбленного бессонница изъела.

Из глаз моих текли кровавых слез ручьи,
И вздохи горестные слышались в ночи.

Меня жалея, тихо стонет голубица,
Дождь, словно плача обо мне, с небес струится.

Истерзано мое лицо, и кровь на нем,
Как будто в схватке побывал я с диким львом.

А ночь мрачна — она как ворон чернокрылый,
Она темна — как будто пролиты чернила,

Она черна подобно углю, и над ней
Кресало молний высекает сноп огней.

Я был в пути всю ночь, и, устали не зная,
Бег моего коня звучал, не замирая.

Решимость за собой меня в ту ночь вела,
Казалась радужною мне ночная мгла.

Пылала страсть моя, пугая вспышки молний,
Чей свет бессонницей ночную высь наполнил.

Лишь ветер бешеный сопровождал меня,
И рядом всадников других не видел я.

Я словно с тайнами земли уединился,
Земля ждала любви, а в сердце мрак таился.

Через пустынный край путь пролегает мой,
Заря — как в ножнах меч, а ножны — мрак ночной.

Но гаснут угли звезд на горизонте светлом,
Зардевшийся рассвет их посыпает пеплом.