Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Море зла на погибель нам сотворено:
Умирая от жажды, уходишь на дно.

Я не спугнул ее, но птица улетела,
И я доверился крылам ее всецело.

Мне проповедники разнообразных вер
И толкователи с их бредом — не в пример.

«Плоть — в землю, а душа — куда спешит из плоти?»
У них на свой вопрос ответа не найдете.

Когда наступит срок, хотим иль не хотим,
Душа, полна грехов, пойдет путем своим.

Избрали бы грехи другую оболочку —
Судья простил бы их и нам не ставил в строчку.

Ты болен разумом и верой.
Приди за словом,
И тело снова станет сильным
И дух здоровым.
Не убивай того, кто в море
Нашел жилище,
Четвероногих плоть живую
Не делай пищей.
Красавиц молоком животных
Поить не надо:
Чем обворованное вымя
Утешит чадо?
Не нападай врасплох на птицу,
Не грабь крылатой:
Насилье — тяжкий грех, который
Грозит расплатой.
Пчелиного не трогай меда:
Из дола в долы
За ним к цветам благоуханным
Летали пчелы,
И не затем даянья утра
Слагали в соты,
Чтоб мы благодарили сборщиц
За их щедроты.
Слезами руки отмываю.
Зачем же ране —
До седины — не понимал я
Своих желаний?
Ты разгадал ли, современник,
Мой брат случайный,
Оберегаемые мною
Простые тайны?
О заблудившийся во мраке
Подобно тени!
Ты не спешил на светлый голос
Благих стремлений.
Но проповедник заблуждений
Пришел — и сразу
Ты предал совесть, покорившись
Его указу.
Взгляни на собственную веру:
В ее пустыне
Увидишь мерзость лицемерья
И срам гордыни.
Прозрев, не окропляй булата
Росой багряной,
Не заставляй врача склоняться
Над свежей рапой.
Пришелся бы и мне по нраву
Служитель бога,
Когда б из твоего достатка
Не брал так много.
По правде, тот хвалы достойней,
Кто ранней ранью
Встает и трудится до ночи
За пропитанье.
Не помышлял для благочестья
Бежать в обитель,
Среди людей, как бедный странник,
Ходил Спаситель.
Зарой меня, когда почуешь
Зловонье тлена,
Иль пусть зловонная схоронит
Меня гиена.
А кто свои страшится кости
Смешать с костями
Тот вживе сам — что кость сухая
В могильной яме.
Дурной обычай: мы приходим
В одежде черной
И, с плакальщицами согласно,
Скорбим притворно
Я накануне рокового
Переселенья
Врагу и другу отпускаю
Их прегрешенья.
Твоей хвалы не принимаю:
И лучший воин
Похвал моих за подвиг ратный
Не удостоен.
Моя душа — верблюд надежный
В краю песчаном,
Еще по силам ей угнаться
За караваном.
Под тяжестью плиты могильной
Былую силу
Не восстановит щедрый ливень,
Омыв могилу.
Была б вода живой водою,
Тогда бы люди
Дрались из-за могил в болотах,
Молясь о чуде.

Удивляюсь тому, кто кричит: «Я не пью!» —
И вином угощает подругу свою.

Отхлебнула немного — и навеселе
Вкось да вкривь побежала по ровной земле.

И до этого глупой была, но питье
Совершенно лишило рассудка ее,

Заикалась и прежде она за столом,
А теперь мы ни слова ее не поймем.

О, если б, жалкое покинув пепелище,
Беглянку-молодость найти в другом жилище!

Но нечего мне ждать! Уж разве прежней силы
Исполнится Низар {289} 289 Низар — один из легендарных предков бедуинов. и выйдет из могилы…

Исчезла молодость. Не я охрип в разлуке
От слез, и не мои ее хватают руки.

Так свертывает ночь румянец, как рабыни —
Покровы алые на женской половине.

Земная жизнь — война. Мы тягостное бремя
Несем, покуда нас не остановит время.

Я одинок, и жизнь моя пустынна,
И нет со мной ни ангела, ни джинна.

Сгубило время трепетных газелей,
И лишь места их пастбищ уцелели.

Душе нельзя остаться беспорочной:
Порочна плоть, ее сосуд непрочный.

Кто не избрал подруги в дни расцвета,
Тот одинок и в старческие лета.

Я шел путем смиренья и печали,
Я звал людей, но люди опоздали.