Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Всемогущ и велик Аллах, нет нигде для него препон,
И меня от дорожных мук милосердно избавил он.

Ускользнул я от мух и львов, миновала меня беда,
Но вторично сухим путем не поеду я никуда.

А уж водных путей пытать и подавно не стану я,
Исстрадался на них мой дух, обессилела плоть моя.

Сотни бед я назвать бы мог и над каждой вздохнуть бедой,
Но, увы, цепенеет ум из-за страха перед водой.

Если с борта швырнуть меня и тяжелый мешок с песком,
Погружусь я скорей его, буду первым на дне морском.

Превосходно ныряю я, но выныривать не могу
И, признаться, боюсь воды, даже стоя на берегу.

Лишь в кувшины ее разлив, мы смиряем ее чуть-чуть,
Но возможно и тут подчас захлебнуться, решив хлебнуть.

Что ж могу я сказать о тех, кто решается плыть по ней?..
Всплески рыбин — взблески мечей, клочья пены — гривы коней.

Чуть качнет гребешком волна, чуть обрызжет ее закат,—
Как мерещатся мне бойцы в чешуе обагренных лат.

Каждый гонит свою волну и верхом на лихой волне,
Потрясая мечом кривым, с грозным ревом летит ко мне.

Можешь ты возразить, сказав: «И за море плывет иной,
А в сравнении с морем Тигр — так, речушечка в шаг длиной»

Но, мой друг, этот довод слаб для того, кого гложет страх
Извиненье у робких есть в волнах яростных и ветрах.

Опровергнуть тебя легко, красноречье мое не спит,
Возражений моих рекой будет довод любой размыт:

Тигр — обманщик, моря — и те простодушней его в борьбе,
Притворяется кротким он, ярость бури тая в себе.

Лижет ласково он борта, недоверье преодолев,
А потом от игры ветров в исступленный приходит гнев.

Камни, скрытые под водой, — вот предательств его залог!
Нет на свете такого зла, что бы Тигр совершить не мог.

И когда тихоструйный ток превращается в пенный ад,
Наши утлые челноки перед яростью волн дрожат.

И сбивает нас качка с ног, и окатывает вода,
Хоть у мачты свяжись узлом, хоть зубами вцепись в борта.

И возносят нас волны ввысь, и обрушивают в провал,
Чтобы днище прогрызть могли злые зубы подводных скал..

И море больше простора есть, и глубины там больше, но
Море бед или море вод, это путнику все равно.

Там ужасен разгул ветров, там встают до небес валы,
И тугие удары их сокрушающе тяжелы.

Страшно с берега посмотреть, даже если песчаный он,
Даже если он острых скал и подводных камней лишен.

А в открытое море глянь! Нет у буйных стихий стыда,
Любит жертвою поиграть и натешиться всласть вода,

Но пощады не стоит ждать от бездонных ее пучин,
Если только спасет кого добрый сын глубины — дельфин.

У дельфинов обычай есть — помогать морякам в беде
И на спины себе сажать тех, кто держится на воде.

Выплывают на них верхом утопающие порой,
Чтоб на берег без сил упасть и песок целовать сырой.

Лишь не вздумай пытаться плыть на куске судовой доски,
Море вырвет ее из рук и со зла искрошит в куски.

Но довольно! Морским путем ты меня соблазняешь зря,—
Не по сердцу мне рев ветров и бушующие моря.

Душу я приоткрыл тебе, не неволь же теперь меня,
Ты прибежище тайн моих, ты мне ближе, чем вся родня.

От рожденья судьба ко мне снисходительной не была,
И испытывать вновь ее можно, только возжаждав зла.

Все родились и все умрут, но любой, пока он живет,
Пока носит его земля, — пленник горестей и невзгод.

Каждый юность свою терял, каждый скорбно смотрел ей вслед…
Хватит этой беды с лихвой избежавшим всех прочих бед.

Для тебя на холмах окрест созревают любви плоды,
Персик, яблоко и гранат стать добычей твоей горды.

Прогибая беседки лоз, наливается виноград,
Грозди ягод черны, как ночь, или розовы, как закат,

Или изжелта-зелены, или красным соком полны,
Словно кровью хмельной сердца, что без памяти влюблены.

Наши девушки — ветви ив, но созрели на них плоды,
До сих пор плодоносных ив не видали ничьи сады.