Алишер Навои - Смятение праведных

Он — в тучах гнева. В годы старины
Им сотни звезд хвостатых рождены.

Они летают в небе сотни лет,
Но духу гнева примиренья нет.

Он миру местью издавна грозит,
И меч его двуострый ядовит.

Он в руки череп чашею берет
И не вино — а кровь из чаши пьет.

Идет он, стрелы длинные меча;
Луна Навруза — след его меча.

Но меч его и каждая стрела —
Все это было Вечному хвала.

И перенесся дух живой тогда
В тот круг, где шла счастливая звезда.

Она, как ангел в радужных шелках,
Она — дервиш небес и падишах.

Хоть на высоком троне вознеслась,
Она от блеска мира отреклась.

Она являет по ночам свой лик,
Ей в небе — факел счастья проводник.

В ней — разум, а лица ее цветок —
Как счастья совершенного залог.

В ее владеньях нет ни тьмы, ни зла,
А в песнопеньях — Вечному хвала.

Душа вошла потом в питейный дом;
Ходжа — индийский старец в доме том.

Во всех своих деяньях терпелив,
Усердием в работе он счастлив.

Как ночь страданий, темен он челом —
И на обе ноги, должно быть, хром.

За расторопным служкой он глядит,
А сам в углу по целым дням сидит.

Как Каабу, он весь небесный свод
За тридцать лет однажды обойдет.

Но четки звезд перебирает он,
Единственного восхваляет он.

И дух, что чуждым стал мирской тщете,
К надмирной устремился высоте.

Неколебимая твердыня — там.
Коран гласит: «Светил святыня — там,

Где под землей и над землей идет
Двенадцати созвездий хоровод».

Но холм в любом созвездье видишь ты —
Престол для несказанной красоты.

Взгляни, как чередуются они,
Как над землей красуются они!

И все глаголом сердца говорят,
Дарителя щедрот благодарят.

И вот ступил на высшую ступень
Скиталец-дух — незримый, словно тень.

Вошел он в храм, где статуи Богов,
Как изваяния из жемчугов.

Там не было брахманов, но кругом
Блистали Будды древним серебром.

Гул их молитвы истов был и чист,
Казалось: Будде молится буддист.

Увидев эти дива, не спеша
Весь круг их чутко обошла душа.

И поклонилась. Было им дано
То видеть, что от нас утаено…

И вот душа, внезапно изумясь,
Стократным удивленьем потряслась.

Все в средоточье здесь.
Одна она Рассеянна и речи лишена.

Свет откровения ее поверг
В беспамятство. И свет ее померк.

О, кравчий мой! Мне столько испытать
Пришлось, что стало тягостно дышать.

Я к чаше сам не дотянусь моей —
Ты в рот мне сам вино по капле влей!

Вот солнце стягом осенило мир
И весь под ним объединило мир;

И село на высокое седло,
И крупной рысью по небу пошло,

Пересекло меридиан, спеша,
Жарой испепеляющей дыша.

А странник-дух — дремал в ту пору он,
В забвенье изумленьем погружен.

Над ним полдневный небосвод пылал;
И вздрогнул он, опомнился и встал.

Жар лихорадочный таился в нем,
Как будто жар вина струился в нем.

Он ощутил себя чужим всему,
И родина возжаждалась ему.

Опять дорогой трудной он пошел,
Стезю исканий миру предпочел.

Земной простор скитальца восхитил.
И в некий дивный город он вступил.

По воле движется тот город сам;
Предела нет в нем скрытым чудесам.

Из глины первозданной сотворен,
Он формой совершенной наделен.

На двух столпах саманных, город тот
В себе самом вселенную несет.

Четыре перла сокровенных сил
В состав его строитель положил:

Огонь и дух — две силы высших в нем,
Земля, вода — две силы низших в нем, —

Слились в нерасторжимое одно,
Как волею творящей решено.

В том городе — мечеть, базар и сад,
Дома, дворцы, и даже — харабат.