Платон - Государство и политика

Внутренний человек здесь отличается от внешнего тем, что последний носит только наружность человеческую, или, как выше сказано, облечен образом человека; а первый, заключенный в природу огромного зверя, характеризуется человеческим умом, состоит ἐν τῷ ςογιστικῷ и этою стороною должен, по природе, господствовать над частями пожелательною и раздражительною.

Эрифила, по мифологическим сказаниям, была жена Амфиарея. Подкупленная предложенным ей в подарок золотым ожерельем, она выдала мужа, который спрятался, чтобы не принимать участия в Фивской войне. Hom. Odyss. X. т. 325 sq. Pindar. Nemes. IX, v. 37 sqq. Pausan. X, p. 870.

Эта мысль весьма хорошо и обстоятельно раскрыта в «Горгиасе» р. 509 A sqq.

Когда, основываясь на этом месте «Государства», полагают, что Платон из своего общества изгнал поэзию, тогда это положение надобно почитать верным только относительно поэзии подражательной, то есть драматической. То же самое замечает и Прокл (Polit, р. 405): τὸ μὲν οὖν προκείμενον αὐτὸ τοῦτ’ ἔστι, τὴν μιμητικὴν μόνον ποίησιν, καὶ ταύτης, ὡς δειχθήσεται, διαφερόντως τὴν φανταστικὴν ἐκΒάςςειν κ. τ. ς. Причиною изгнания ее было, конечно, то, что театральные представления в Афинах, во времена Платона, доходили до крайнего бесстыдства и страшно парализовали народную нравственность.

Платон здесь почитает Омира первым зарождателем греческой трагедии; потому что действующие лица в его поэмах разговаривают между собою и действуют сами, а поэт-повествователь как бы скрывается за сценою этих действий и речей. Об Омире то же говорит наш философ и в других местах «Государства» (р. 598 D. 607 А), и в «Теэтете» (р. 152 Е): καὶτῶνποιητῶνοἱἄκροιτῆςποιἠσεως· κωμῳδίαςμὲνἘπιχάρμος, τραγῳδίαςδεὍμηρος. A Аристотель признает Омира отцом вообще драматической поэзии (Art. Poet. с. 4): ΜόνοςγὰρὍμηροςοὐχὅτιεὖ, ἀςςὰἐπὶμιμῆσειςδραμματικὰςἐποίησεν. Οὕτωκαὶτὰτῆςκωμῳδίαςσχήματαπρῶτοςὑπέδειξεν, οὐψόγον, ἀςςὰτὸγεςοῖονδραμματοποιῆσας. ὉγὰρΜαργίτηςἀνάςογονἔχει, ὥςπερΙςιὰςκαὶΟδυσσεἱαπρὸςτὰςτραγῳδίας, οὕτωκαὶοὕτοςπροςτὰςκωμῳδίας. Трагические поэты называются здесь καςοί, конечно, с некоторою насмешкою, тогда как в других случаях καςός служило льстивым выражением аттической вежливости.

Сократ здесь вежливо шутит над скромностью друга. ἈμΒςήτερονὁρόντες, в связи с словами πρότεροιεἶδον, надобно понимать в смысле ироническом.

Берем какой-нибудь отдельный род, εἵδοςπούτιἓνἔκαστονεἰώθαμεντίθεσθαι. Критики в этом месте затрудняются с определением значения εἵδος. Одним представляется, что Платон говорит здесь о родовом понятии, в котором содержится множество видов и неделимых; а другие полагают, что стоящее в этом тексте слово εἵδος однозначительно с словом ἰδέα, или с именем значения вещи самой в себе, то есть взятой в реальной ее сущности. Находя, что у Платона в некоторых местах его сочинений эти два термина как будто смешиваются, Диоген Лаэрций (III, 63) утверждает, что εἵδος и он употреблял безразлично, в одном и том же значении. Как согласить эти разногласящие мнения? Мне кажется, что критики, при определении значения этих слов, не обратили внимания на следующее весьма важное обстоятельство. Везде, где употребляется слово εἵδος, непременно предполагается ἰδέα, без которой εἵδος невозможен. Напротив, там, где встречается слово ἰδέα, еще не предполагается εἵδος, который не необходим для того, чтобы была ἰδέα. Εἵδος есть родовое понятие, которого развитие в форму общности необходимо условливается τῇ ἰδέα. Напротив, ἰδέα – реальная и простая сама в себе сущность вещи, не условливается τῷ εἵδει, но зависит от начала высшего, не предполагаемого. Одним словом: εἵδος есть формальная сторона предмета, под которою всегда мыслится начало реальное, ἰδέα; а ἰδέα есть единичная реальность вещи, которая может быть мыслима и без формы. Впрочем, см. Parmenid. р. 128 Е.

В насажденном – в природе, по-гречески одно слово – ἐντῇφὑσει. Платон принимал это слово в буквальном смысле и производил его от φύω, которое значит и «насаждаю», и «рождаю». Корень рождения удержало оно как в русском, так и во всех прочих языках европейских. Но принимая в расчет идею Платоновой космогонии, как она раскрыта в «Тимее», и обращая внимание на особый замечательный оттенок русского слова «природа», я прихожу к убеждению, что Платон под словом φὑσις понимал материю – τηνύποδοχηνπάντωντῶνχρημάτων, в которой насаждены идеи божественного ума и которой чрез это прирождено переводить их в мир явлений. Вот причина, по которой выражение ἐντῇφὑσει я перевожу словом в насажденном, а следующее далее имя Творца – φυτουργὸς – словом «насадитель».