Юрий Агеев: Монолог современника

бесстрашен Свифт, а веком позже — Диккенс.

1980

***

Олимпиады звонкий крик

летит, страну загнав в квартиры,

Люд к телевизорам приник,

пуст парк и редки пассажиры.

Век новый, шалый и босой,

уже готов осуществиться.

Спешим в Москву за колбасой.

Встречай, любимая столица!

1980

НА СМЕРТЬ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

Вот и всё… Ты умер, канул в вечность,

сгинул в сне, которого не ждут.

Вижу, как рванулись в бесконечность

кони, запряжённые в дугу

лёгких санок. Песня оборвалась…

Мы пока остались на краю.

Нам столетье жить, — такую малость, —

продолжая жизнь и цель твою.

Пусть не я, не третий, не двадцатый,

но наверняка, наверняка

кто-нибудь, когда-нибудь, утрату

горькую восполнит… Ну, пока!

1980

ПОХОРОНЫ ВЫСОЦКОГО

1

Мы были заочно знакомы,

мы знали о нём кое-что,

мы даже не ведали: кто мы,

пока он не спел нам о том.

Ушёл, не сдержав обещанья

вернуться в друзьях и в делах.

Москву захлестнуло прощанье,

и воздух цветами пропах.

Текут полноводные реки,

исполнены скорби и слёз,

о нём — о родном человеке,

прожившем и павшем всерьёз.

2

С утрa тянулись улицы

потокaми людeй,

пытaлся дeнь нaхмуриться,

дa нeту туч нигдe.

И блeдно-ослeпитeльным

сиял лицa овaл,

А площaдь — зaлом зритeльным, —

нaродa полный зaл.

Пeвцa убили полночью,

вколов кaкой-то яд,

чтоб послe «скорой помощью»

вытaскивaть нaзaд.

Но поздно. Всё зaкончeно.

Эпохи трeснул лёд.

Остaлось многоточиe

и этот нeбосвод.

3

Проводили его до ограды

и запомнили мел на лице, —

след отчаянья или досады,

или боя со смертью в конце.

Сорок два — всё, что выпало в сумме,

да стена милицейских кокард.

Кто-то бросил бездумное: «Умер

муж артистки... Ну этот вот... бард...».

У России дурная привычка

хоронить, чтоб потом воспевать.

«Бард» — не имя поэту, а кличка,

под которой нельзя умирать.

4

Злыe лицa и нeрвныe рeчи,

дaжe в воздухe пaхнeт бeдой,

колыхaeт московскоe вeчe

оборвaвшeйся днeй чeрeдой.

Всё. Нe стaло поэтa-мeссии,

что умeл Прaвдe двeрь отворить.

Большe нeкому пeть зa Россию

и зa русский нaрод говорить.

25-26 июля 1980 г.

1981

________________

КИТЫ

Нам границы мешают, как сети,

остроги' бьют дождём по спине.

Мы – киты, над водою – мы дети,

но равны на большой глубине!

Нас радарами щупают лодки,

эхолоты заходятся в хрип:

не шпионы ли? - Залп по серёдке.

Промах! В цель – человеческий грипп.

Мы крепки, но от насморка гибнем.

Без людей нам сто лет – не предел,

а теперь обязательно влипнем

или в нефть, или в долгий отстрел.

Сверху рыщут стальные касатки, —

им пока не прорваться до дна.

Нас спасает умение в прятки

не проигрывать, плюс – глубина.

На экранах, и в звуке, и в цвете,

мы плывём, беззащитны вдвойне.

Мы – киты, над водою – мы дети,

но равны на большой глубине!

1981

***

Пора начать, ристалище открыто,

стремятся пешки выступить скорей,

но слышно, как зацокали копыта

в «дебюте четырёх коней».

Эй, пешки, закрепите оборону!

Слон короля закрыл самим собой,

но сбоку по могучему заслону

был нанесён удар чужой ладьёй.

Смешались шахматы, и поле поредело

от обоюдных массовых потерь,

и даже Каисса навряд ли скажет смело,

кому удача выпадет теперь.

Клинки ферзей скрестились в поединке,

убита, в схватку влезшая, ладья,

чужой король сбежал в одном ботинке,

но неужели, всё-таки, ничья?

Опять удар, и сабли зазвенели

в руках ещё не сдавшихся фигур.

Критический момент! И еле-еле

король чужих от мата увильнул.

Ещё минута, ну ещё мгновенье,

и будет спор наш праведный решён,

но оборвал упорное сраженье,

спасительный для пострадавших, звон.

Конец игры. И жмут друг другу руки

гроссмейстеры с улыбкой на губах,

но их улыбка — лишь тому порука,

что этот бой продолжится на днях.

1981

***

Чернила должны быть чёрными,

бумага — светлей чернил,

слова — скупыми, упорными,

душа — сохраняла пыл;

добро, как всегда, — неизменным,

а зло — оставаться злом,

кровь — струиться по венам,

множа времён число;

Вера — безднам эфира,

иначе исчезнут сны,

и хаос, что правит миром,

станет совсем иным.

1981

***

От истин, заученных фраз,

замученных фальшью людей,

смертельно тоскующих глаз