Юрий Агеев - Достоевский

Отец… Приют на Божедомке.
Пустырь, заросший сорняком.
Поводыри, слепцы, котомки,
Рука с зажатым пятаком.

Здесь всё запомнилось, и будет
Сынишкой желчного врача
Рассказано живущим людям,
Без лжи и шепота, — с плеча!

Рассказчик мал: ему лет восемь.
Но разве мало восемь лет,
Когда о том, что не выносят,
Он знает не один сюжет?

О чем не ведают в салонах
И даже слышать не хотят,
Там, где голубят пустозвонов,
Вдруг загудит его набат.

Он станет притчей во языцах,
Его услышат тьма и свет.
И он иуд увидет в лицах,
Но это будет в двадцать лет.

А нынче голос хриплый, резкий,
Опять клянёт его с крыльца.
И мальчик, Федька Достоевский,
Бежит за флигель от отца.

Карьера канцелярской крысы —
Зарыться в ворохе бумаг,
Жить исправлением описок,
Пугаться взглядов: «Что, не так?»

Не так, как надо, выступаешь
И кланяешься невпопад,
Не так на плане намечаешь
Карьеру, чин и цепь наград.

Трудись хоть до седьмого пота
Над циркулярною горой.
Нам всяких благ сулит работа,
В итоге плата — геморрой!

Очнувшись после перевода
Судьбы Евгении Гранде,
Он поднял взгляд на сырость свода,
На стены в серой наготе.

Но тяжесть нового сознанья
Заныла с рук уйти в тетрадь.
Он только начал воскресать,
Но захлестнуло мирозданье.

Уйти в отставку, как игрок,
Поставив ставку на талант?
А если подведет итог,
Сфальшивит в ноте музыкант?

Не будет денег и жилья,
Иль на худой конец — чердак,
И скажет Жизнь: «Ты — или я!
А вместе нам нельзя никак».

Уйти в отставку или жить,
Вычерчивая путь слуги?
Или туда, где рвется нить
С благополучьем и долги?

Но вот исписаны листы,
И дышит рукопись строкой.
Уйти в отставку, в век мечты
Укрыться и найти покой?

Читатели — народ капризный.
Прочтут, забудут, зашвырнут.
Им подавайте катаклизмы,
Убийства, страсти, но не труд.

Труд в канцеляриях приелся,
Рабочих выжал в куль костей,
И этот адский день терпелся
За том бульварных повестей.

Там было всё красивей, лучше,
И даже в царских кабаках
Читали книги о Гаркуше,
Парижских тайнах и ворах.

У Петрашевского в кругу
Юнцов и мудрецов
Не славословят и не лгут,
А говорят в лицо.

Здесь боль и истина одна:
Народу нужен хлеб!
Русь в кандалах, и в том вина
Душителя судеб.

Душитель — царь и свора псов,
Вцепившихся в народ.
Перетрясти бы до основ
Помещиков, Синод!..

Не повторить сенатский бунт,
А всё решить умом…
По пятницам здесь свечи жгут,
Дрожит от споров дом.

Чтоб не сойти с ума перед расстрелом,
За ночь до вознесенья в никуда,
Не спал писатель и перо скрипело —
То Достоевский торопил года.

В последний день, в пути на гильотину
Андрей Шенье заканчивал сонет,
Чтоб, если не пройти до половины,
То жизнь прожить до капли, как поэт.

Когда стрелялись, вешались и гибли,
Исхода и друзей не находя,
Когда кричали журавлям и хрипли
В молитвах, сочиненных загодя,