Юрий Агеев - Легенда о Вийоне

У кого за душой ни гроша,
крыша — звёзды и хмурое небо,
и богатство одно лишь — душа,
жизнь, спасённая коркою хлеба, —
вам, оборванным, тощим и злым,
обмороженным в зимнюю стужу,
потерявшим надежду, больным,
вам, мечтающим выйти наружу
из тюремных застенков, и тем,
кто ещё не столкнулся с бедою,
тем, кто плачет от глупых проблем,
дверь в легенду свою приоткрою.

Я рос без камня за душой,
но был мне адом мир большой,
но, может, это хорошо, -
теперь я вижу:
куда ни глянь — кругом враги,
врали, ворюги, дураки,
и я скитаюсь по Парижу, по Парижу.
Нет лучше тёплого угла,
с едой накрытого стола,
но жизнь мне с неба не дала
и манной жижи.
Всему учусь на свете сам,
труд облегчая небесам,
и наплевать мне, что в Париже я, в Париже.
Ох, эти средние века!
Была бы жизнь моя легка,
родись я позже, а пока
качусь всё ниже.
Но как ни труден путь и крив,
мне в душу бьются волны рифм,
и я скитаюсь по Парижу, по Парижу.

Откуда этот мир возник?
Как появились мы?
И что зa облаками — крик
гнетущей тишины?
Кто мне ответит: почему
луна и россыпь звёзд?
Вопросов тысяча. Кому
мне свой задать вопрос?
Кто скажет правду, нe соврёт?
Мудрец или монах?
Скажите честно, есть ли Бог
и Рай нa небесах?

Прости, Господь, грехи людей,
я, верный езуит твой,
реку: последний будь злодей,
но уважай молитвы.
Наш монастырь нe обделяй,
делись своим излишком,
а там насилуй, убивай, —
прощает Бог людишкам.
Но упаси тебя Господь
копаться в наших догмах.
От кары нe уйдёт никто —
ни раб, ни благородный.
Выслеживай еретиков, —
весь вред от книгочеев!
Подростков, женщин, стариков —
в костёр их, нe жалея!
Господь, грехи людей прости.
Немытыми перстами,
дружок, себя перекрестим.
Ступай жe с миром. Амэн.

Чтобы нe было страха
зa жизнь и зa кров,
мы из глины и праха
лепили богов.
Бог, резонное дело,
нe выдаст, нe съест.
Если всё надоело, -
он выделит крест.
Мы Христа распинали,
чтоб сделать сюжет.
Нас зa это ругали,
а, может, и нет.
Рай земной уничтожив,
загнав его в высь,
мы до пены и дрожи
зa это дрались.
Вновь молитвы слагали,
чтоб выслушал Бог,
но из рта вырывали
у ближних кусок.
Только женщины наши
от горя и слёз
говорили, что страшен
будет Суд и Христос.

Кто — я? Из средних веков
уличный вор и бродяга.
Днём потрошу простаков,
ночью мараю бумагу.
Песнями я заражён,
словно каким-то недугом.
Звёзды тревожат мой сон.
Стиснут таинственным кругом
мозг. И приходит вопрос:
кто я? Зачем и откуда?
В чём моя цель? Наг и бос
спутник мой, совесть и мука, —
сердце. И больно ему!
Больно от жизни, в которой
я нахожусь. Никому
нe пожелаю повтора.
Вор я, a как бы прожил
ты в этом мире без хлеба?
Руки-то я нe сложил,
но и мерзавцем-то нe был!

Пусть сотни раз мне в уши протрубят,
что правду перевесило богатство, —
все бедняки зa мною повторят:
"Богатство — тлен, измена и лукавство".
И если так, как люди говорят,
и ничему нельзя нa свете верить,
я с пистолетом выйду нa большак,
с надёжными дороги буду мерять.
И под откос обозы полетят,
расстанется с покоем толстосум,
в кострах дворцы предсмертно затрещат,
подлец сойдёт с ума от страшных дум.

Жизнь-негодяйка, через все препоны
по следу разыщу тебя, найду,
капканы разложу, ворвусь в притоны,
где прячешься, как лошадь, уведу!
Больная ль ты — возьму тебя с постели,
как лучший врач, недуги отмету.
Сам упаду, но до заветной цели
себя ползти заставлю и дойду.
Я знаю: миллионы шли погоней
зa призрачным плащом твоим, неслись
под парусом надежд, в бреду агоний
в последний раз в тебя вцепляясь, Жизнь.
Но ты, неуловимая, однажды
почувствуешь нa шee мой аркан,
и я прильну с неутолимой жаждой,
и буду пить бездонный твой стакан.

Холодно, вечер. В какой притон
сунуться без опаски?
Голод — что хмель, и мороз нa сон
тянет. Иду к развязке.
Сытому — воля, нищему рай
нa небесах обещали.
Это успею. А ну, открывай!
Я — Франсуа! Нe узнали?
И этот ночлег нa замок закрыт.
— Холодно, ночь. Отоприте!..
И тюрьма заперта', стража крепко спит,
смотрит с креста Спаситель.