Юрий Агеев: Монолог современника

я быком испортил жизнь себе.

Пас бы тихо стадо на пригорке,

а быка списал бы на волков.

Чтобы сдох он, этот самый Борька!

сгинул в чаще на века веков!

Ко мне шустрит

известный адвокат.

Я чист, побрит,

одет и сыт, и рад

здесь на халтуру

посидеть пока, —

у нас бы шкуру

сняли за быка!

В камеру мне носят тонны писем,

камера — почти что, Гранд-отель.

Я живу, здоров и независим,

и недосягаемый отсель.

Плаваю в бассейне, ем бананы,

чифер в кофеварке кипячу,

изучаю мир с телеэкрана,

завтра срок по полной получу.

Такой бывает

игра Судьбы, —

сперва швыряет

в накал борьбы,

потом выводит

из бед тайком,

как вышло, вроде,

с моим быком.

1979

ОПАСНА ЖИЗНЬ ПОДРЫВНИКА...

Опасна жизнь подрывника, —

ему не спится и неймётся.

Он улыбается, пока,

а завтра, может, подорвётся.

Мы спим, глаза на мир закрыв,

а он идёт на поединок.

Не там тыкнёт отверткой — взрыв,

и никаких тебе поминок.

Сегодня выдали аванс

ему за срочную работу.

Вот он сидит и поит нас,

и треплется себе в охоту.

Он куролесит за столом,

всем тыкает, всех угощает.

Простим ему за ремесло,

хотя такого не прощают.

Он соблазняет наших дам, —

ему гарем бы по апломбу! —

и нагло заявляет, хам,

что подорвёт одну секс-бомбу.

Клянётся парень, что в Кремле

он разминировал шесть спален!

Генсек ему, навеселе,

сказал: «Да ты же гениален!..»

Он с каждым маршалом на «ты»

делил последнюю рюмашку,

а вот теперь — игра судьбы! —

он осчастливил нашу бражку.

С враньём он правду спутал сам.

Теперь терпи, пока упьётся.

Он нынче платит по счетам,

а завтра — чёрт с ним! — пусть взорвётся!

1978

Я ЗАЧИТАЛСЯ ФАУСТОМ...

Я зачитался "Фаустом". Притих

окрестный мир на три часа вперёд.

Хронометр прервал свой дробный ход,

но шелестел в губах волшебный стих.

И всё читало Книгу Бытия —

стрижи, сова с трубы и тополя,

чтоб долго не забыть её. И я

читал, по тропам мистики пыля.

Но вечера короткая заря

срывает в сон, и в этом долгом сне

над цепью гор два всадника парят

на белом и на вороном коне.

1979

***

Я в плену у античного мира, —

зачарованный, как Одиссей,

всё плыву по волнам, и незримо

кружат тени из царства теней.

Мои уши открыты для песен,

а глаза видят тайны веков,

только жаль, что прикручены плечи

к мачте времени тросом богов.

1979

***

Тёмной ночью выйду в путь,

паруса наполнит ветер.

Может быть когда-нибудь

курс географы отметят.

Вспенит киль волну, и галс

сменится вослед штурвалу,

вскинет флаг дрожащий марс,

меряясь с девятым валом.

Шар Луны в разрывах туч

не позволит с курса сбиться,

а с утра зелёный луч

опалит огнём ресницы.

1979

***

От долгих лет, от прошлых дней

осталась память нам, —

застывший парус на волне,

наперекор векам.

Когда-то предок наш поплыл

в свой первый трудный путь,

и горизонт его манил

раскрыть земную суть.

А после сотни кораблей

искали край Земли,

страдали, мучались на ней,

но так и не нашли.

На карте белых пятен нет,

и что ещё желать?

Но капитаны свой корвет

не захотят бросать.

И в наших жилах кровь течёт

тех самых моряков, —

не потому ли нас влечёт

стремленье бросить кров?

1979

ВСТРЕЧА С ВЫСОЦКИМ

Тапёр напился. В зале полушумно.

Нет музыки. Звон рюмок, вилок стук.

Официант, как Уллис хитроумный,

отсчитывает сдачу с потных рук.

Нет музыки, убогость общепита

сползает с плохо вытертых столов.

Гуляш кислит, бутылка недопита,

и в ней вино почти что не шипит.

Но кто это развязною походкой

идёт к роялю, точно к шлюхе, шаг

соразмеряя с градусами водки,

спасти желая душу и кабак?

Он, плюхнувшись, наотмашь, пятернёю

истому дня сметает с клавиш прочь.

Блатной аккорд, как приговор покою,

и никаким уловкам не помочь.

Он не был самоучкой — тот, кто вышел

под взгляды и сужденья выбить грусть.

И не кривились лица, песню слыша,

и так играть другой рискует пусть.

Фужер с шампанским на краю рояля,

скрипят педали, клавиши бьёт дрожь,

и хрипло рвётся песня. Жаль, едва ли,

я разберу, что ты, певец, поёшь.

1979

ПРАВОЗАЩИТНИК

Вазифу Мейланову

Скрываем мысли от своих

до смертной дрожи.

Кошмары, вроде бы, у них,