Unknown - Navsegda

и стою наверху лестницы, не зная, что делать. Я хочу побыть у зеркала в одиночестве.

Мне невыносимо будет видеть написанное рукой Бена при посторонних.

Мне спуститься вниз? Вернуться сюда позже?

— Ее надгробная речь была убедительной, — доносится до меня мужской голос.

— Знаю. Я и не говорю, что она была неубедительной, — горячо отвечает другой

— высокий и женский.

— О чем вы? — раздается третий голос, подвыпивший. У его обладательницы,

скорее всего, и сейчас бокал в руке. Она явно не прочь посплетничать.

— О вдове Бена, — отвечает ей женщина.

— Ах да. Какой скандал! — реагирует обладательница третьего голоса. — Они же

были женаты меньше двух недель?

— Да, — подтверждает мужчина. — Но мне кажется, Сьюзен ей верит.

70

— Нет, я знаю , что Сьюзен ей верит, — говорит женщина. — И я тоже ей верю. Я

всё понимаю. Они на самом деле были женаты. Я о том, что ты же знаешь Бена, знаешь,

как сильно он любил свою мать. Разве он не рассказал бы ей об этом, если бы всё было

действительно серьезно?

Я медленно и неслышно отступаю, не желая быть услышанной и не желая слышать,

что последует за этим. Спустившись вниз к Анне, я ловлю взглядом свое отражение в

одном из зеркал. И впервые не вижу себя. Я вижу женщину, которую видят все вокруг,

женщину, которую видит Сьюзен: дурочку, считавшую, что она всю свою жизнь проведет

с Беном Россом.

ФЕВРАЛЬ

В тот вечер четверга мы с Беном страшно устали. Я целый день в библиотеке

занималась подготовкой проекта с демонстрацией документов периода администрации

Рейгана. Бен долго спорил со своим начальником о том, каким должен быть логотип

фирмы, созданием которого он занимался. Никто из нас не хотел готовить ужин. Мы

вообще ничего не хотели делать, кроме как поесть и лечь спать.

Мы пошли в кафе на углу дома. Я заказала спагетти с соусом песто, Бен — сэндвич

с курицей. Мы уселись на открытом воздухе за шатким столиком на шатких стульях и ели,

дожидаясь наступления времени, когда можно будет завалиться в постель.

— Мне сегодня звонила мама, — сказал Бен, вытаскивая из своего сэндвича

красный лук и выкладывая его на вощеную бумагу.

— О?

— Знаешь… наверное, я настолько вымотан еще и из-за того, что так и не рассказал

ей о тебе.

— Если ты переживаешь из-за меня, то не стоит. Я своим родителям тоже о тебе

пока не рассказала.

— Это не одно и то же, — ответил он. — Мы с мамой очень близки. Я всё время

болтаю с ней, просто почему-то не хочу говорить ей о тебе.

К этому временя я уже была достаточно уверена в том, что владею сердцем Бена,

чтобы понять, что дело не во мне.

— Что, по-твоему, мешает тебе это сделать? — спросила я, доедая спагетти.

Водянистые и невкусные.

Бен положил сэндвич на тарелку и вытер с ладоней муку. Откуда, елки-палки, на

дорогих «деревенских» сэндвичах мука?

— Не знаю. Думаю, частично то, что она, конечно, будет счастлива за меня, но и

забеспокоится… эм…

— Забеспокоится? — А вот теперь я начала сомневаться, не во мне ли дело.

— Я неверное слово подобрал. После смерти отца я проводил с мамой много

времени.

— Это естественно.

— Да. Я волновался за нее. Хотел, чтобы с ней был кто-то рядом. Чтобы она не

была одна.

— Конечно.

— А потом, время шло, и я решил, что ей нужно дать шанс самой встать на ноги.

Встретить другого мужчину, начать новую жизнь. Ну, знаешь, так сказать, покинуть

родительское гнездо.

Я тихо хмыкнула, рассмеявшись в душе. Какой еще сын будет помогать своей маме

покидать родительское гнездо?

— Но она не сделала этого.

71

— Мы все разные, Бен.

— Знаю. Но прошло уже три года, а она всё еще в том доме, одна. После смерти

отца мама занялась переделкой внешнего вида дома. Может, хотела чем-то себя занять?

Не знаю. Она получила деньги по страховому полису. Закончив с домом, она принялась

за передний двор. Как будто не могла остановиться. Как будто должна была ежесекундно

быть чем-то занята. Но она почти ничего не изменила внутри дома. Там всё так же, как

было при отце. Везде его фотографии. И она всё еще носит обручальное кольцо. Она не

хочет двигаться дальше.

— Хм.

— Боюсь, то, что я встретил тебя — потрясающую девушку, идеальную для меня…

боюсь, мама слишком тяжело это воспримет. Боюсь, она почувствует себя брошенной

или… посчитает, что я спешу… В доме не осталось ничего, что бы она могла изменить. И