Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

– Похоже, тут кто-то поселился. – Смилина с улыбкой приложила ладонь к ещё плоскому животу Свободы и нежно чмокнула её в кисло кривившийся рот.

С этого дня о поездках верхом Свободе пришлось забыть, но Бурушку она каждый день выводила побегать без седла, чтоб не застоялся. Вот взмахнула белыми крыльями птица-зима и снялась с насиженного места; ласковое дыхание Лалады растопило снег и выманило наружу цветы. Когда у Смилины выдавался свободный день, они пускались в пешие прогулки по красивым белогорским местам. Им открывались уединённые лесные полянки, покрытые цветочным ковром, зеркальные озёра, в которых отражались подрумяненные зарёй снежные шапки гор, поросшие ельником зелёные склоны и сверкающие на солнце порожистые реки. Они встречали рассветы, дыша медовым простором разноцветья, слушали птичью перекличку в просыпающемся лесу, ловили сердцем приветствие царственных сосен.

– А существуют ли где-нибудь чертежи Белогорской земли? – размышляла Свобода вслух.

– Чего не ведаю, того не ведаю, – призналась Смилина. – Есть, должно быть. У государыни, наверно. У градоначальниц… Землемеры этим занимаются. А тебе для чего?

– Знаешь, мне тут приснилось давеча… А ежели по чертежу вылепить местность в объёме? Ну, как изваяние. – Руки Свободы порхали в воздухе, словно гладя ладонями незримые горы и холмы, а её глаза мечтательно всматривались в светлую даль. – Чтоб всё как настоящее было, только маленькое. Горы, долины, реки.

Она сама ещё толком не представляла себе, как осуществить привидевшееся, но мысль сия горела в её очах, отражаясь далёкой звездой, манящей и прекрасной, как мечта. Также её пытливый ум привлекало подземное расположение Тиши, о котором можно было лишь приблизительно судить по выходящим на поверхность источникам. Но как русла ветвились под землёй?

– Говорят, что на Тишь указывает цветочек особый, который только у нас растёт – синевница продырявленная, – вспомнила Смилина. – Растёт он там, где под землёй Тишь протекает. А вообще, ежели про воду подземную говорить, то смотреть надо по щавелю и смородине. Они воду любят. Берёзки ещё к водичке корнями тянутся. Ольха, ива подсказать могут. А ежель берёзка, ива, ольха да клён склонились в одну сторону – то точно поблизости жила водная есть. Коли мошкара где-то столбом вьётся после захода солнца – место водное.

– А покажи мне эту синевницу, – попросила Свобода, взор которой зажёгся любопытством.

Шаг в проход – и Смилина присела около низко стелющихся и ковром опутывающих траву плетей с ярко-синими цветочками. Их лепестки размером с ноготь были словно иголкой проколоты.

– Вот она и есть, – молвила женщина-кошка.

Свобода опустилась на колени и упёрлась локтями в землю, близко разглядывая этот плющевидный ползучий цветок. Листья его покрывал пушок, как у мяты, а пахли они, ежели растереть в пальцах, тонко и сладко, точно липовый мёд.

– Вот, значит, ты какой, цветочек, – проговорила княжна.

Вокруг шелестел лиственный лес. Закатные лучи косо касались травы, меж стволов светились паутинки, и в тишине хрустальными каплями падала однообразная птичья песня.

– Я найду тебя, Тишь, – проговорила Свобода, поглаживая ладонями землю, и в глубине её взора мерцала решимость.

«Виной» всему был беспокойный, неутомимый исследовательский дух, сидевший в ней.

А Смилину одолевало беспокойство: не будет ли ребёнок слишком крупным, как она сама когда-то? Смерть матушки Вербы неизгладимой печатью лежала на душе, и опасение грызло её исподтишка. Следя за тем, как растёт и округляется живот Свободы, оружейница то и дело думала: не больше ли он положенных размеров? Впрочем, думы свои она вслух не высказывала, дабы зря не тревожить жену.

Удержать Свободу в четырёх стенах было невозможно. Она и так домоседкой никогда не была, а тут и вовсе начала постоянно рваться под открытое белогорское небо, в объятия лесов и горных просторов. Смилина не могла запрещать ей гулять, лишь беспокоилась о том, не переутомляется ли она.

– Счастье моё, ты только в горы не лезь, – просила она. – А ежели упадёшь? Ты уж побереги и себя, и дитятко!

– Не трясись ты так над нами! – обнимая женщину-кошку за шею и ластясь, смеялась та. – Ничего не случится. Обещаю, что изображать из себя горную козочку не буду.

Тут впору было совсем забросить работу, чтоб ни на шаг не отходить от этой непоседы. Но оставить своё дело Смилина не могла – так и разрывалась каждый день. Вплоть до седьмого месяца Свобода не меняла своих привычек, но потом немного угомонилась: тяжеловато стало лазать по крутым тропинкам с животом. Взамен этого она придумала себе новое занятие – взялась за учёбу.