User - i cf85044c3a33e6c4

этого дома некогда был сад. В общем, некогда это был сад, а теперь — декорации к фильму

“Джуманджи”. И, думается мне, с соседнего дерева сейчас прыгнет как минимум десяток

гадких змеюк! Все по сценарию.

— Если я увижу хоть одного таракана, то начну так орать, что не только твоя Йол услышит,

— бурчу я недовольно.

— Пожалей животных. Представляешь, больше десяти лет сидят на диете. Слабости

простительны. — Хмырь изволит шутить? Судя по всему — да!

После этого Шон начинает торжественное шествие к дому, а я при каждом шаге нервно

оглядываюсь по сторонам, сдерживая крик “мама, я хочу домой!”. Нет, серьезно, вы видели

когда-нибудь австралийских жуков? Да они размером с мою ладонь! Осторожно переставляя

ноги и пытаясь уберечь лицо от веток, я стараюсь поспевать за Шоном. Но когда, наконец, вижу

перекошенное крыльцо дома, мне становится жутко. Ну вот, теперь я уверена, что здесь-то, в

этом кошмарном месте, от меня и избавятся. Дом огромный, есть куда прятать труп. Шууутка.

А Картер уже взбирается по ступенькам. Те скрипят, полагая, что он слишком толстый.

Дверь тоже открывается с пинка… Кошмар, короче. Спешу успеть за Шоном, только бы не

остаться здесь, снаружи, одной. Но внутри, надо сказать, ничуть не лучше. Стекла грязные, и на

них паутина (мысли о пауках прочь!), свет внутрь почти не проникает. Мебель закрыта

чехлами, но навряд ли это ее спасло. Думается мне, если сесть на диван, он рассыплется в пыль.

Воздух влажный и спертый, кажется, будто легкие отказываются его принимать. Бригаду

операторов со сценаристами, и фильм ужасов у вас в кармане!

Шон одет в джинсы и футболку, которые я купила ему на Сицилии. Наверное, он решил,

что ни на что другое подобная одежда не годится.

— Ты уверен, что хочешь что-то с этим домом делать? По-моему, ему стоит просто дать

развалиться окончательно, — ворчу я, дергаясь от скрипа половиц под ногами.

— Это один из памятников архитектуры Сиднея, Джо, — отвечает он.

— Думаю, даже Селия Штофф согласится, что этому памятнику еще один памятник нужен.

Можно даже вполне себе архитектурный.

На мое нытье, как и ожидалось, внимания никто не обращает, и мы ходим по комнатам

первого этажа, осматриваем и анализируем. Насколько же сильно Шон презирал отца, если

позволил чуть ли не дворцу, в котором тот жил, прийти в такое состояние? Здесь ведь было

очень уютно. Дом, настоящий дом, жилой, с пушистыми коврами и массивными креслами.

Однако, сдается мне, как только у Шона появилась возможность уехать из этого места и начать

самостоятельную жизнь, это он и сделал, что с лихвой подтверждают размеры его нынешнего

жилища. Интересно, каким на самом деле человеком был Бенжамин Картер? На одной из полок

я вижу рамки для фотографий, туда и направляюсь. На стекле столько пыли, что не понять, кто

изображен. Стираю ее рукавом и кривлюсь, потому что мне, как всегда, везет, и на снимке

запечатлены Пани с Франсин. Я, конечно, все понимаю, но навряд ли весь дом Бенжамина

Картера усеян ее фотками. Просто мое невезение носит кармический характер!

Шон иронию тоже оценивает. Хмыкнув, снимает с полки другую фотографию и

протягивает мне. Я снова протираю стекло и обнаруживаю, что на ней вылитый Джастин,

только чуть старше. Они с Бенжамином похожи как две капли воды, а вот Шону от отца не

досталось, считай, ничего. Их роднит лишь одно: знакомый огонек в глазах, который

появляется только когда мой ректор что-то замышляет. Значит ли это, что мужчина, именем

которого назван наш университет, был тем еще интриганом? Полагаю, да, тем более что его

лучший друг – Эмилио Юнт.

Шон, тем временем, протягивает мне следующую фотографию. На ней изображена

женщина. Знакомые жесткие черные кудри и темные глаза, отчего-то капельку грустные. Она

на снимке моложе, чем Шон сейчас, и мне приходится гнать прочь мысли о том, что Керри

тоже навсегда останется юной и красивой.

— Что именно с ней случилось? — спрашиваю я, потому что чувствую — расскажет.

С полминуты Шон колеблется, а потом отвечает:

— Разрыв аневризмы. Мы шли по улице. Она упала. Приехала скорая. Врачи факт смерти

констатировали сразу, проинформировали отца и забрали нас с матерью обоих в больницу. Ее

собирались вскрывать, чтобы установить причину случившегося, а меня просто не стали

оставлять одного на улице. Разговаривать с врачами я отказался, сидел и молчал. Шесть часов