User - i cf85044c3a33e6c4

никакое влечение. А теперь обнаружила, что именно по этой причине он не хотел на мне

жениться. Есть такое понятие — синдром Мадонны-Шлюхи. Некоторые мужчины разделяют

брак и постель. Они считают, что жена должна быть святой, а если это не так, то и женой она

быть не может, только женщиной для развлечений. И Брюс, видимо, искренне полагает, что

теперь я должна исправиться. Может быть, Шон был прав, и брак между нами с Брюсом —

заслуга моего отца? От этой мысли в висках начинает пульсировать боль.

Проходит еще минут тридцать, и я вижу на крылечке знакомую фигуру. Клегг

оглядывается по сторонам, совсем как я, замечает свою непутевую протеже и направляется в

мою сторону.

— Конелл, что с тобой происходит? — без обиняков спрашивает Роб, плюхаясь на лавочку

рядом со мной. И хотя наша дружба прошла огонь, воду и медные трубы, он видел меня

растопленной и раздавленной Шоном, я не представляю, как признаться мужчине, что мой

жених меня не хочет.

— Дело в Брюсе.

— Я так и понял. То, что вас ничего, кроме этого колечка не связывает, очень заметно. Ты о

нем даже не говоришь. И ты не называешь вашу квартиру домом.

— Клегг, он мне чужой. Нас вообще ничто не связывает, если ты понимаешь о чем я.

Пару секунд он удивленно на меня смотрит, а потом у него расширяются глаза. О да, Роб,

ты меня правильно понял!

— Джоанна, тебе нельзя за него выходить. Это просто самоубийство.

— Слушай, ты думаешь, я мазохистка? Нет. Просто он в этой стране чужак, он не знает

никого, кроме меня и родителей. И оказался он в таком положении только потому, что решил

сделать мне предложение. Как после этого я могу его бросить на произвол судьбы?

— Да, ситуация та еще, — мрачнеет Клегг. — Но он взрослый человек, который должен

сам решать свои проблемы. Ты его не просила покидать США. Он принял это решение

самостоятельно, а значит это его вина, но почему-то ты охотно взяла ее на себя. И он позволил.

— У нас было не так все плохо. В Штатах нам было весело. Легко.

— Пока все хорошо, почти всем легко и весело, но брак — совсем другое дело. Ты не

сможешь быть женой только в хорошие дни.

— Знаю. Но это, опять же мои проблемы. Давай взглянем объективно, я еще не нашла ни

одного мужчины, с которым бы нам вместе было хорошо! Это ненормально. Мне двадцать

шесть, куда тянуть? Если я в скором времени не придумаю способ измениться и ужиться хоть с

кем-то, то стану напоминать Шона Картера, навечно запертого в комнатке с тысячей

компьютеров.

— Может, это звучит банально и забито, но ты пытаешься построиться под человека,

который того не заслуживает. Ты насилуешь себя и эти отношения. Меняться нужно не ради

идеи, а ради человека. Может, Картер и заперт в своей комнатке, но там он счастлив. А тобой

движет банальный страх.

Клегг, конечно, по-своему прав, но я еще не готова опустить руки и сдаться. Все еще можно

наладить, исправить!

Вернувшись к Брюсу, я начинаю с малого, но, как выяснилось, проблемного — сдвигаю с

мертвой точки процесс исполнения супружеских обязанностей. Без малейших непристойных

намеков, чтобы, как это ни смешно, не спугнуть своего будущего благоверного. На этот раз он

соглашается, однако, до сбитой мебели и вмятин на капотах нам как до Луны. Но это неважно.

Не-важ-но! Мои шрамы подтверждают. Они хотят быть единственными и неповторимыми.

Пятница. Даже несмотря на то, что Брюс сегодня работает в ночь, я не хочу возвращаться в

квартирку с зелеными стенами, сижу на кафедре, статьи читаю, на вход каждые пару минут

посматриваю, надеюсь, что я тут не она такая ненормальная и найдется с кем поболтать. Но,

видимо, я такая все-таки одна. Секретарша свалила в шесть-ноль-ноль, Клегг куда-то делся, а у

остальных преподавателей личная жизнь складывается, видимо, удачнее, чем у меня. Кстати,

мама вчера звонила, о дате свадьбы спрашивала. Я сделала вид, что у меня индейка подгорает,

и бросила трубку. Мы с Брюсом даже не поднимали тему свадьбы. Но сейчас солнце как раз

садится, и его лучики бликуют на колечке, снова и снова напоминая мне о моих обязанностях.

Не хочу об этом думать, поворачиваю камушек на пальце к ладони лицом. И именно в этом

момент на пороге появляется посетитель.

— Мм, привет, доктор Конелл, — зовет меня тот самый итальянец с лекции.

— Энрике Каддини, верно? — пытаюсь я отыскать в закромах памяти его имя.

— Все верно, — улыбается он.