Андрей Имранов - Цитадель души моей

всегда стараемся живьем брать. Их частенько удается разговорить, тем или иным

способом. Почти все наши знания об укладе жизни вергов, их привычках и повадках от

таких вот одноглазых получены.

Наконец, верга нож от моего лица отвела. Кивнула задумчиво, и, не успел я еще

понять, что происходит, как земля у меня из-под ног ушла. Ноги-то у меня до полной

нечувствительности затекли за те несколько часов, что я к столбу примотанным простоял.

Ну и просто – не ожидал такого. Встал кое-как, за столб держась, посмотрел на вергу

недоумённо.

- Уходи, - сказала она, сморгнула, и что-то неуловимое мелькнуло в её глазах, – нет в

победе над тобой чести для нашего клана, не будет её и в твоей смерти.

Я просто ушам своим не поверил. Бред какой-то.

- Но знай, когда мы встретимся в следующий раз, я буду готова. И тот день станет для тебя

последним.

Я оглядываюсь, бросая взгляд на темнеющие в утреннем полумраке кучи хвороста по

обоим сторонам ручья. Десятка два, не меньше, и это только те, что я вижу. Сотня рыл

минимум. Машинально разминаю руки.

- Они же узнают, что это ты меня отпустила, - говорю я невпопад. Единый и милосердный,

что я несу?! Господи, если ты есть – яви чудо, отсуши мне язык. И мозги прочисть заодно,

а то там гниль какая-то завелась, не иначе.

А ведь знаю я, что нужно сейчас сделать, чтобы перестать терзать самого себя и

равновесие душевное вернуть. Отлично знаю. Ничего сложного. Шаг вперед, правую лапу

в захват, нож отобрать, развалить ей горло одним ударом, и дать деру. И можно будет

забыть всё произошедшее, как неприятный сон. Хочу я этого? Да!

Я даже сделал этот шаг. Полшага. Всё она поняла – сразу. Появись в её глазах страх,

закричи она, своих разбудить стараясь, попытайся на меня напасть – я бы всё сделал, как

задумал. Но она просто протянула мне нож и посмотрела на меня со снисходительной

усмешкой. Дескать, я так и знала.

Проклятье. Я аж взвыл мысленно. Ну, за что мне такое наказание? Благородство по

отношению к смертельным врагам – предпоследняя глупость, которую можно допустить.

Потому что большей глупостью может быть только противнику этим благородством не

воспользоваться. Да. Вот только неприятно это – чужим благородством пользоваться.

Мудро, разумно, для жизни собственной и в целом для человечества полезно, но –

неприятно. Мне, во всяком случае. Может, это Константин Озёрный меня проклял?

Потому что раньше я то ли в ситуации такие реже попадал, то ли не давал себе труда

задумываться – настолько ли велика уже она, брешь в обороне моей души? Не то чтобы я в

его ересь поверил (особенно, зная доподлинно её корни) но что-то во мне с тех слов

откликнулось созвучно и в памяти отложилось.

Простоял я эдак – собственным изваянием – с полминуты, наверное. Вспотел весь –

тяжкое это дело, с самим собой бороться. И убежать просто так не могу (одиннадцать лет

в егерях – не пустяк какой) и нож, вергой протянутый, взять не могу (всё нутро

протестует). И ведь выгляжу – глупее некуда. Но так и стоял без движения, пока верга,

плечами пожав, нож не убрала. И ушла, не оглядываясь, в сторону лежек. Дальше стоять

уже просто было верхом идиотизма, поэтому я повернулся и бросился бежать вдоль

склона, выглядывая между деревьев журчащий там ручей.

Ручей оказался неожиданно широким – я чуть не свалился в него, когда под тонким,

укутывающим землю, слоем тумана, блеснуло жидкое серебро воды – намного ближе, чем

я ожидал. Это хорошо, что ручей широкий. И узкий бы подошёл, но широкий задачу

существенно упрощает. Я пробежал вдоль петляющей по лесу речки пару стадий, затем

свернул к воде, прошел по берегу еще немного, выбирая подходящее место. Сорвал пару

стеблей стрелолиста, натер ими руки, потом запрыгнул в самую середину холодного

потока. Речка в этом месте разливалась особенно широко, но при этом и мельчала изрядно

– вода мне едва по щиколотки оказалась. Я присел, подпрыгнул, ухватился за нависающие

над водой ветки и полез вверх. Остановился, только когда ствол стал тонким настолько,

что начал заметно подрагивать подо мной при малейшем моем движении. Устроился

поудобнее в развилке, убедился, что снизу меня не видно, и приготовился к долгому

ожиданию.

Знаю я, как они будут действовать. Бросятся по следу, дойдут до места, где я в

ручей прыгнул, а потом поделятся на четыре отряда. Два из них по противоположным