Василь Гигевич - Гуманоиды - Прямой контакт

Окутанный тишиной и величием неба, ты будешь смотреть на светло­розовые облака — солнце закатится за них и оттуда, невидимое, начнет посы­лать вверх бело-золотистые столбы...

Почему-то вспомнится тихое детство, те вечерние мгновения, когда смо­трел на заходящее солнце и думал, что оно каждый вечер начинает светить над другим сказочным краем, где все-все праздничное и золотистое, где люди веселые и красивые, и живут они счастливо и богато. И верил тогда, что скоро, как только вырастешь, рванешь в тот сказочный недоступный край, куда прячется малиново-розовое солнце.

О-о, каким спокойствием и уверенностью в грядущем счастье наполня­лась душа твоя, когда смотрел на закат солнца!..

И вот теперь — умный и взрослый, снова, как и в детстве, смотришь на закат. И почему-то — почему, скажите мне, почему? — глаза начинают сле­зиться, чувствуешь, что за короткий день ты так чего-то и не познал. И не денег тебе жаль, не работы незаконченной...

Для души своей ты чего-то не приобрел...

Но не спеши отчаиваться.

Оглянись, без гнева и злости оглянись — туда, где солнце всходило. И странно: увидишь, как разгораются праздничным розово-белым светом облака. Будто там вот-вот снова появится солнце. Небо станет более глубоким и рельефным, — почувствуешь душой его величие, от запада до востока оно будет пронизано светом невидимого солнца.

И снова, в который раз за вечер, душа наполнится новым чувством, — грусть и скорбь о чем-то потерянном отступят, вдруг почувствуешь единение с огромным небом, с невидимым солнцем. И тогда совсем по-другому поду­маешь о неизбежной ночи, — сквозь слезы подумаешь о звездах, что вот-вот появятся над головой и покажут тебе иной мир, дадут новую радость...

В еще прозрачном небе загорится первая звезда. И на тропе покажется она. Сразу же, зайдя в предбанник, скажет:

— Я раздеваться не буду. Стесняюсь. В купальнике буду.

«А ты уверена, — мне так и захочется спросить, — ты уверена, что без купальника мне на тебя будет интересно смотреть?.. »

Но не надо обижать горемычную. Говорю с безразличием, чтобы ее успо­коить:

— Будь в купальнике, если тебе хочется. Я же — не нахал какой. Я тоже в плавках буду...

Баня горячим духом пахнет. Камни, которые в поле собирал, зашипят сердито, когда плесну на них кипятком. Она тихо сидит на полке, вижу, как ее кожа покрывается белыми капельками — от глаз до пят.

— Ложись на живот, — говорю, — буду парить.

И ведь странно — чем дальше, тем больше она, разговорчивая, молчит. Послушно на липовые доски ляжет. Веничком распаренным по пяткам прой­дусь. Она вздрогнет всем телом, тихо выдохнет:

— Ой...

Снова поддав пара, еще раз приложусь к пяткам и опять услышу уже знакомое: «Ой... »

А потом с размаху резко ударю веником по ее лодыжкам, по бедрам, при­ближаясь к голове. И раз, и второй, и третий... Лифчик — так получится — расстегнется, и под ним покажется полоска белого незагоревшего тела.

— Не жарко? — спрошу и, снимая жар, проведу по ее телу рукой.

Она молчать будет. И тогда уже, пара поддав, со всего размаху начну резко и сильно бить веником по ее мягкой и безвольной спине. И теперь она не скажет ни слова.

— Перевернись, — глухо шепну. И она послушается. И снова буду бить веником по ее телу, снизу доверху, минуя белую незагоревшую грудь. И время от времени рукой стягивать с ее тела лишний жар.

И тогда увижу, как она, безвольная, начинает плакать, — рукой по глазам проводит, стирая с глаз и щек прозрачные крупные капельки...

— Успокойся, — снова шепну. — Не только ты одинокая. Мы все оди­нокие...

И потом, когда она, выплакавшись, пойдет росистой тропой к своему дому, я тоже выйду под звездное небо. Тихо будет в мире, как под водой. Рядом высится дуб. Увижу траву скошенную, что валами на земле лежит. И от покосов привяленных запах клевера донесется... И косу недалеко от дуба увижу — косовищем в землю воткнутую. Под лунным светом блеснет сере­бром изъеденная оселком сталь. Белоснежные звезды будут мигать над голо­вой — куполом сказочным обволакивать меня. Почему-то детство вспомнится, когда чувствовал себя в центре Мира — все кружилось вокруг меня: и солнце теплое, и звезды бесконечные, и дороги гибкие... И подумаю о других дубах, которые сейчас в темноте вырисовываются в поле за речкой извилистой — у неприметного деревенского дома. К дому этому люди ежегодно ходят, чтобы посмотреть на колыбель, в которой когда-то мальчик рос. Так же когда-то над его головой звезды мерцали, и так же луна светила, так же смотрел мальчик на землю тихую, слушал, как мать поет колыбельную, а потом, когда подрос, в свет подался и там, насмотревшись горя людского, тихо выдохнул: