Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

- Кстати, Олег. Откуда это странное имя - Лаура?

Рильке? Саади?

- Тулуз-Лотрек, madame.

- Кроме шуток. Ну?..

- Увидел в одном журнале. “Vita Nova XXX”. Это о загадках мировой поэзии.

Она распахнула кровавый рот, выбрасила длинный раздвоенный язычок и пошипев немного в зеркало, осторожно захлопнула пудреницу. Лаковый пурпур ее коготков: лунный свет.

- Зови меня лучше Бастет. Впрочем, - качнув плечами, произнесла она, - в нашу эпоху имена решительно ничего не значат. Все так перемешалось…

Хорошее время, да, Леша? Перемирие на фоне этой… как еe… войны?

- Любое перемирие в интеллектуальном мире усугубляет народные распри, - выкрикивает Жорж, появившись из бани. - Зона, она и в Африке зона.

Возникший Ванек задумчиво подытожил вопросом:

- Диалектика и манихейство - это одно и то же?

- Пожалуй, нельзя так сказать. Это два одного и того же, - отвечает Леха и обратившись ко мне вопрошает:

- А ты чего не пьешь?

- Здесь такой воздух. Пить не нужно. Как будто трезвеешь… в глубину.

- Мне Ахмед говорил, что ты не пьешь. Я не поверил.

- Это потому что ты трезвых давно не видел, - резонирует, качаясь, Ванек. - А может, он трезвее всех, хоть и пьет одну минералку.

- Ахмед говорил, ты от водки трезвеешь.

- Круто! - заметил Ванек.

- У нас очень разные представления о трезвости.

Полярные. Царство вечного холода, царство вечного жара…

- Это что?

- Да так… Поэзия народов Севера.

- Чукчи. Понял.

Одурманенные звери. Озверевшие люди. Вочеловеченные боги… Но что прежде богов? Что?

Там… Здесь… Они скажут, что я пьян. Они скажут, что - нет.

Появляется Ахмед, покачиваясь, в спортивных трусах и майке.

- Короче! Я пошел пробежку делать.

- Во нажрался… - мечтательно произносит Ванек.

- Спорт, - коротко, со значением бросает Ахмед. -

Каждое утро. Тут неподалеку турник есть. В лесу. Фиг знает, кто его поставил. Может, геологи?

Леха хмыкает.

- Так вот, я до этого турника - и обратно.

- Мы писали, мы писали, наши мальчики устали, - со вздохом констатирует Лаура.

- Не устают только те, кто плохо писает, - вновь встревает Жорж. - У них там какой-то гормон в крови. Спать не дает. Соловьев или Бердяев, кто-то из них помер от этого. Ребята плохо пИсали. Или писАли. Да хрен их разберет.

Лаура встает, слегка раскачивая бедрами воздух, подходит ко мне.

- У кого-нибудь есть зажигалка?

Шарю по карманам. Нет. Еще раз. Может, упала? Хоть глаз выколи. Жорж улыбается ей интимно, чиркает спичкой, подносит огонь.

- Весна… - вздыхает Лаура. - И рассвет часа через четыре…

- В Австралии сейчас осень. Там наступает ночь.

Она взглянула на меня. И что-то случилось. Как будто я сделал неосторожный шаг и все перевернулось, и я упал в облака будто в проспасть.

Сердце поплыло. Полетело к самой глубине, и я уже ничего не чувствовал кроме полета. Я ощутил себя крохотным, но едва подумав об этом заполнил весь сад.

Лаура отняла дымящиеся пальцы от лица. Скользнули искорки в синеве ее глаз, как будто рыбки промелькнули подо льдом.

Вздох. Отвлечение.

- А душ здесь, конечно, отсутствует, - произносит она.

Леха растекается в улыбке.

- Нет, возле спальни есть. Комнатка. И горячая вода.

- Ну ладно, - произносит она уходящим голосом. - Я пошла спать…

Ее золотистая луковая головка медлительно растворяется в тени. Она будет ждать. Ванек смотрит ей вслед и сглатывает слюну. Через минуту сама собой всплывает перед взглядом зажигалка. На столе. Прямо напротив.

…Час или полчаса ночи. Руки по плечи во мраке, ладони увязли в звездах. В округе стоит мокрая пустота. Навстречу походным отрядам деревьев летят лепестки. Шары ламп горят в переплетениях веток.

Ночуя в саду Гесперид, на постаменте Брамы, там, где плещет Байкал, центральное море страны Нефельхейм.

Это было тысячи раз и уже не кончится. Это не в пространстве и лишь отчасти во времени. Это в доме, где не бывает смерть и вечно царит битва, а вокруг - закатнорассветная пустыня и снег, и никого на сотни верст вокруг, только шесты с конскими головами да сухой помет льда, и безжизненная ясность, и мне никогда не остаться в этом доме, потому что я ношу его на своих плечах. Все точки мира серебрятся в одной капле росы.

_______

Осирис, Исида. В плену египетском у этих двух. Все ищут исхода, а эти - только друг друга, но никогда не пересекаются их пути, каждый фараон знал об этом. И хлебая из котлов фараоновых, однажды отрыгнешь тоской и обнаружишь себя в пирамидах тополей, на мертвом побережье города, разящего мазутом, и вдруг покинув этот кенотаф поймешь, что остался живым, но без всякого смысла. Кому поклоняться, сестра моя? Где ты? Нет тебя и меня нет, но есть гробница и расходятся следы двух близнецов единочревных, что ищут друг друга, уткнувшись носами в пупки. Право победителя ни черта не значит в толпе побежденных. Они тихо сводят с ума. Ты или свой, или тебя нет. О