Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

Гагарин, летите насквозь, и никогда не возвращайтесь, ибо в одной реке дважды не тонут, а степь одна и ныне и присно. Где здесь начало и где предел, с чего я начал, уже трудно вспомнить. Я разгребаю это море день и ночь и все никак не наткнусь на что-то плотное. Дно усеяно обломками кораблей и чешуей русалок, но поди разберись, что чему предшествует, если все исходит из Ничто и в нем исчезает.

Неделю назад покончил с собой Грегуар. В пять часов утра он вышел в сад, выпил чашечку сомы, погрузился в медитацию и 2D-оруженосец снес ему голову тонким ритуальным топором. Эксперты отметили, что обряд выполнен безукоризненно. Не так утонченно, как у японцев, но столь же убедительно… Оруженосец накануне прибыл из Питера, где возглавляет охранную фирму. По его словам, решение патрона не связано с его профессиональной деятельностью.

Торгово-эдипов комплекс тянется к земле. Толпа шумит.

Мимотекущий мейнстрим несет беременных суккубами гражданок и граждан, готовых к зачатию, исполненных рогатых микротварей. Микрогалактика сосет золотистый кончик моей сигареты, выгнувшись во весь горизонт.

Она лезет в каждую микрощель, хотя ворота небес распахнуты настежь. Где-то в чистом поле воет на

Солнце Лаура. В ее животе мраморное яйцо, и при каждом гортанном крике оно стучит о ее каменное сердце.

Стою у бочки с порохом, спичка в руках. Я где-то уже видел это голодное небо, жадные горла тополей. Не запрокидывай голову, Лаура. Не урони свою тоску: она прольется дождем твоей злости. Сигарета промокла от слов. Огонь выдыхается. Сжатые губы, и какого черта брехать? Какого бога курить? Что даст сигарета?

Десять затяжек, дактиль-хорей, гекзаметр дымный, и прими все как есть, как будто это и впрямь существует, и все забудь . Не смотри вокруг. Нет причины смотреть, если все что видишь - лакуны, паузы, монеты, угасающий экран, если все и ничто - одно и то же.

Ладно, оставь это, не грузись, Олег, не смурей, проживи еще день, придумай еще одни сутки, год, или два, да какая разница, осмотрись, ведь Лаура твоя - лишь игра и обман. Два последних слова вдруг производят странное действие. Я вскакиваю с места и бросаюсь вперед, цепляясь за выступы города, в невесомости, в центре урагана, ибо натура-мать не терпит пустоты, еще немного - и в меня хлынет Байкал со своим омулем, эпишурой, гамарусом, аквалангистами, интуристами, отдыхающими, БЦБК и лимнологическим институтом. Вперед! Сей just, Лаура, приступ острый сна моего, Олега Навъярова, свободнорожденного, тридцатилетнего, приснившегося Богу.

Скользят полозьями червеобразные улицы. Город, эдемский плод, изъеден насквозь. Мутная волна поднимается от сердца, заливает мозг. Хождение по улицам сродни чтению газет. Какой бы глубокой ни была мысль, угодив в них, она становится плоской. Город выходит из берегов. Камни ползут вверх, опережая напряженные скулы пешеходов. Полные груди сельских учительниц уносят их в небо. Под пышной триумфальной евроаркой, мимо хрущовок, мимо СИЗО, ШИЗО, ОМОНа и бандитских легионов, мимо кривых халуп и алкогольных срубов стройными колоннами шествуют они. Горожане, сбросив покровы кожаные, сплошным потоком струятся в

Цирк. Шоппинг души, господа! Исход обратно в

Египет. Все бешено вращается, люди, звезды, вселенные, духи, времена, ангелы, престолы, 3, 7, 10,

12, 13, 21, чертово колесо, семеричные цепи, и Кто-то давит на педали, и рвется к цели своей, и сорит кусками плоти. О небесный Велосипедист, узрю ли тебя не сзади? У церквей, мечетей, костелов, синагог, молелен, баров и притонов клубятся толпы фанатеющих.

Далеко от всех, в арктических льдах, сквозь свинцовую мглу светятся два невыносимо живых глаза.

Ледовая глыба сковала меня, туман наполнил меня. Я дышу тобой, Лаура, и ты далека. Я должен тебя увидеть. Подтачивает одна мысль: неужели ты снова исчезнешь? Реальность расширяется, реальность становится большей, чем что-либо доступное взгляду.

Мимо струится весь мир, и ты исчезаешь вместе в видимым. Над головой - панический щебет птиц. Они ищут спасения от вечной зимы, но вокруг - стекла.

Время - сфера и в ней мало воздуха. Гибнут Микены.

Карфаген задыхается в огне. Над Стоунхенджем повисли полчища мух. Солнце пробивается сквозь точно выверенные щели, чтобы осветить красную грязь.

Сегодня опять было жертвоприношение. Пахнет свежей человечиной, глиной, влажной землей. Минуя глыбы, чувствую свою силу. Я, неспособный сдвинуть с места ни один монолит. Смотрите. Мы проходим.