Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Крон. И жена у него была. И родился у них какой-то маль-

чик – мне-то что?

«На свет появился мальчик с волосами чернее смоли

и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда Крон

приказал принести младенца ему…»

И принесли. Какого-то там мальчика. Не меня – слы-

шите?! Этот Крон приказал – он зараза, вот и приказал, – а

его глупая жена все выполнила и принесла ему того младен-

ца, а я тут совсем ни при чем, это он, это не я…

7

Сказка обрывается рыданиями, долетающими при-

глушенно – из памяти. Плач женщины настойчиво меша-

ется с младенческим ревом, переходящим в разрывающий

грудь крик.

Мальчик кричал, словно стремясь разорвать окутав-

шую его душную тьму, и секунды-годы мешались со столе-

тиями-мигами. Потом кричать запретило распухшее горло.

Тогда он встал и побрел. А может, пополз – сквозь густую

тьму, раздвигая ее плечами и грудью. Ползти было нужно,

потому что лежать наскучило.

Мальчик полз, пока детские пальцы не ощутили, как

тьма и безвременье под ними уплотняются. Обжигающая

глухота и пустота сгустились в слизкую, жилистую прегра-

ду – стену темницы.

«Хочешь услышать сказку, мой маленький?»

– Нет. Нет-нет-нет. Уходи. Замолчи. Все равно это не

я, это не меня, это…

«Вначале был только великий Хаос…»

Великий Хаос, потом Уран и Гея, потом Крон и Рея,

потом мальчик с черными глазами и волосами – тот, кото-

рый не я…

Голос всегда один – усталый, тихий, ласковый.

Пахнущие молоком пальцы трогают лоб одинаково береж-

но. Иногда выступают из тьмы руки, или хлещущее пенны-

ми бурунами море, или гневно-фиолетовый Уран-Небо над

головой…

Потом появится и заслонит все бездонная глотка –

перед тем, как темнота моей памяти перемешается с темно-

той вокруг.

Моей памяти. Не его.

«…на свет появился мальчик с волосами чернее смо-

ли и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда

Крон приказал принести младенца ему…»»

8

Вздрагивают детские губы, освобождая скопивший-

ся звук: стон-вздох-всхлип – все вместе…

«Это… я?!»

Да, это я.

* * *

Сожрал, значит, стервец.

Как есть – сожрал. И задумываться не стал особо. Как

будто я, скажем, финик. Или ягненок.

Спасибо, папочка, век не забуду!

Главное, наследника. Первенца. Обидно до… с чем

сравнить-то, когда вокруг – тьма и папашкина утроба.

Тут даже времени нет.

Он повелевает временем, это верно, но внутри него

оно перемешивается, спутывается: секунды-годы, столе-

тия – миги… И в моей темнице – душном, темном, огнен-

но-жарком мешке – ничто не указывает на то, сколько я тут

просидел… пролежал… простоял…

Крон, сын Урана, Хаос тебе в печенку! Готовься к бес-

крайнему, вселенскому несварению желудка.

Ярость взметнула на ноги – оказывается, сидел – бро-

сила плечом на одну упруго-горячую стену, на другую.

– Ик, – неуверенно и басовито раздалось откуда-то вовне.

Во второй раз разбег был больше, а удар – сильнее.

– Ик…

После третьего раза что-то вовне проревело, что у

меня отвратный характер. Или после четверного?

От напряжения взвизгнули мышцы, боль хлестнула

волной, задавила ярость, но я продолжал метаться и биться, биться и метаться…

Потом падал в полузабытье (полностью забыться

не удавалось никогда), но приходила ярость, толкала,

9

поднимала на ноги – и я вставал и бросался, падал и вставал

опять…

– Ты упрямый, маленький Кронид3.

Наверное, это сказал я. Здесь же все равно больше ни-

кого нет. Правда, с собой я пока не пытался разговаривать

– чего доброго, с собой и поссоришься.

– Ага. Еще у меня характер скверный.

Смешок взрезал темноту, как зарница – небо. Я помню

зарницы. Уран-небо разбрасывал их, когда мать несла меня, недавно родившегося, к отцу – на пир, которым он отметил

появление наследника.

Главным блюдом выступил наследник.

– Раскаленный металл перестает вспыхивать – и

иногда становится крепче камня … – голос задумчив и…

не мой. Откуда младенцу, который не успел прожить и дня,

знать о металле?

В памяти – только сказка, касания рук, море, небо,

пасть…

– Ты кто?

– А ты сам-то на такой вопрос ответишь?

Очень даже отвечу. Я вроде бы – мальчик и сын Крона

Криводушного, который – зараза. И у меня еще характер

скверный.

– Имя у тебя есть?

– Много имен. Но обычно меня зовут: Ананка. Ананка-