Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Я не совершила ничего криминального! – возмущалась Флор.

Полиция Оахаки раз или два арестовывала ее за драки.

Согласно полицейским протоколам, в отеле «Сомега» было несколько разборок, но Флор сказала, что она избила «только» Гарзу… этот бандюга-сутенер получил по заслугам… а в другой раз она вышибла дерьмо из César , то бишь Сезара, прихвостня Гарзы. Флор настаивала, что к криминалу это не относится. Что касается случившегося с Флор в Хьюстоне, адвокат американской иммиграционной службы сказал Пепе, что никакого компромата не обнаружил. (Пони на открытке, которую сеньор Эдуардо навсегда сохранит в тайне в своем сердце, не имел отношения к уголовщине – во всяком случае, в Техасе.)

И прежде, чем началось окропление в иезуитском храме, некоторое лишенное духовности внимание было уделено содержимому пепла.

– Можем ли мы поинтересоваться, что именно было сожжено? – с таким вопросом обратился к хозяину свалки отец Альфонсо.

– Мы надеемся, что на этот раз не будет никаких посторонних субстанций, – так сказал Ривере отец Октавио.

– Одежда Лупе, шнурок, который она носила на шее, пара ключей – плюс кое-что из Герреро, – сказал Хуан Диего двум старым священникам.

– В основном цирковые вещи? – спросил отец Альфонсо.

– Ну, сожжение произошло на basurero – сожжением и занимаются на свалке, – осмотрительно ответил el jefe .

– Да-да, мы знаем, – быстро сказал отец Октавио. – Но содержание этого пепла в основном связано с жизнью Лупе в цирке, верно? – спросил священник хозяина свалки.

– В основном цирковые вещи, – пробормотал Ривера.

На всякий случай он не стал упоминать о щенячьем приюте, где Лупе нашла Грязно-Белого. Место для щенков находилось рядом с лачугой в Герреро – там el jefe и нашел нового мертвого щенка для костра Лупе.

Поскольку Варгас и Алехандра попросили разрешения присутствовать на церемонии посыпания пеплом, они были в храме. Для Варгаса это и так был тяжелый день: из-за смерти Долорес от перитонита доктору пришлось иметь дело с различными представителями властей, в чем было мало приятного.

Отец Альфонсо и отец Октавио выбрали для посыпания пеплом время сиесты, но некоторые бездомные – пьяницы и хиппи, которые ошивались на Сокало, – любили церкви, поскольку там можно было соснуть в полдень. Самые задние скамьи иезуитского храма были временным местом отдыха для этих нежелательных лиц, поэтому два старых священника хотели, чтобы церемония посыпания пеплом прошла в тишине. Посыпание пепла, пусть лишь у ног Девы Марии, было необычной просьбой. Отец Альфонсо и отец Октавио не хотели, чтобы паства решила, будто каждый может посыпать пеплом храм Общества Иисуса.

«Будь осторожен с маленьким Иисусом – не попади пеплом ему в глаза», – говорила Лупе брату.

Хуан Диего, держа кофейную чашку, из которой Лупе когда-то любила пить горячий шоколад, почтительно приблизился к непроницаемой Марии-монстру.

– Пепел, кажется, подействовал на тебя… я имею в виду, в прошлый раз, – осторожно начал Хуан Диего. Трудно было понять, как говорить с таким громоздким существом. – Я не пытаюсь тебя обмануть. Этот пепел – не она, это просто ее одежда и несколько вещей, которые ей нравились. Надеюсь, все о’кей, – сказал он гигантской Деве, посыпая толикой пепла трехъярусный пьедестал, на котором стояла Мария-монстр.

Ее большие ступни в неестественном сочетании с ангелами, застывшими в облаках, представляли собой довольно бессмысленную композицию. (Невозможно было посыпать пеплом ноги Девы Марии, чтобы пепел не попал в глаза ангелам, но Лупе ничего не говорила про осторожное обращение с ангелами.)

Хуан Диего продолжал сыпать пепел, заботясь о том, чтобы он не попал на искаженное страданием лицо скукоженного Христа. В маленькой чашке пепла оставалось совсем немного.

– Можно мне кое-что сказать? – вдруг спросил брат Пепе.

– Конечно, Пепе, – ответил отец Альфонсо.

– Говори, Пепе, – попросил отец Октавио.

Но Пепе спрашивал не двух старых священников; он упал на колени перед великаншей – он спрашивал ее.

– Один из нас, наш любимый Эдвард, наш дорогой Эдуардо, хочет кое о чем спросить тебя, Матерь Мария, – сказал Пепе. – Не так ли, Эдуардо? – Брат Пепе повернулся к айовцу.

Эдвард Боншоу оказался более смелым, чем до сих пор считала Флор.

– Прости, если разочаровал тебя, – обратился сеньор Эдуардо к бесстрастной с виду Марии-монстру, – но я отказываюсь от принятых на себя обетов. Я влюблен. В нее , – добавил айовец, посмотрев на Флор; его голос дрожал, когда он склонил голову к большим ногам Девы Марии. – Простите, что разочарую вас, – сказал Эдвард Боншоу, посмотрев через плечо на двух старых священников. – Пожалуйста, помогите нам – отпустите нас, – попросил сеньор Эдуардо отца Альфонсо и отца Октавио. – Я хочу взять с собой Хуана Диего – я предан этому мальчику, – сказал айовец двум старым священникам. – Я позабочусь о нем как следует, обещаю тебе, – взмолился Эдвард Боншоу, снова обратившись к гигантской Деве.