Поэзия Золотой Орды

Это — те, кто в прошлом облике земном
Правду в кривду превращал своим враньем,

Кто двурушничал для грешных заводил,
Кто напраслину на ближних возводил.

И других людей я видел в адской мгле,
Я вовек себя не числил в их числе:

На глаза им налепляли палачи
Золотые, раскаленные в печи.

Злое золото, как жгучая слеза,
Прожигало им и кожу, и глаза.

Это — те, кто не творил вовек добра,
Сидя сам на куче кучей злата-серебра.

Без сознанья, что послал богатство Бог,
Никому оно, тщеславное, не впрок.

Посмотри ж, какой конец по смерти ждет
Тех, кто бедных обделяет и сирот!

Свыше тысячи ремесел превзойди —
Все зазря, когда тщета живет в груди.

А когда ты из смиренного числа,
Не большой и грех — не ведать ремесла.

И еще тужил в аду народ иной:
Уголь огненный служил ему едой.

Это — те, кто, в сребролюбии суров,
Брал лихву и обирал сирот и вдов.

У других, лишь полыхнет огнистый меч,
То и дело голова слетала с плеч,

Но Всевышний вещим промыслом Своим
Тотчас головы на плечи ставил им, —

Тем разбойникам, что в злобе вновь и вновь
Грабя, головы рубили, лили кровь.

И других я видел в огненных цепях —
Волоса их, волочась, будили страх.

Это — те, кто, даже мучась животом.
Жадно жрал, не оставляя на потом.

В наказанье в адской огненной пыли
Волоса их достигали до земли.

И других я зрел вдали от благ земных:
Эти выглядели хуже остальных.

Нагишом они ходили, трепеща:
Ни венца на них, ни царского плаща,

Кровь струилась с обнаженных жалких тел,
Грешный люд на них с презрением глядел.

Семь десятков язв открытых на телах,
И не счесть печатей, скрытых на челах.

Голышом в огне сгорают — не сгорят,
Пусть же знают в страхе Божьем стар и млад:

Всяк из них когда-то был царем земным,
Всяк бахвалился могуществом своим;

Но для бедных доли не было у них,
О несчастных боли не было у них;

Не одели никого, не помогли,
Не утешили ничем своей земли;

Поскупясь на саван бедному в гробу,
Не давали воли пленнику, рабу —

Вот и мучаются… Знай же наперед:
Всем тот пламень по заслугам воздает».

Иисус, в душе питая Божий страх,
Повесть горестную слушал, весь в слезах,

Речь продолжил скорбный череп в тишине:
«Снова ангелы гурьбой сошлись ко мне,

Потащили снова волоком меня
В самый нижний круг великого огня.

Этот круг зовется нижним оттого,
Что числа нет всем терзаниям его.

Есть гробница там — огонь вокруг свиреп,
“Полезай, — мне приказали, — в этот склеп!”

В склеп залез я, и ничтожный облик мой
В трех обличиях предстал передо мной.

“Кто вы!?” — я спросил у призраков троих.
“Мы — цари, — в ответ услышал я от них. —

Выше всех в отчизне днесь стояли мы,
Но о том, что будем здесь, не знали мы.

Если б ведали, что ждет нас лютый ад,
Каждый с нищим поменяться был бы рад.

Было б дервишами мыкать нам беду,
Чем царями горько мучаться в аду…”

В страшном склепе я лежал, не числя дней,
Среди гнусных скорпионов, мерзких змей.

Плоть мою кусали-жалили они,
Поминая мне мои былые дни.

Как ни рвали гады плоть мою впотьмах,
Снова мясо нарастало на костях.

Я в рыданьях и тоске у адских сил
Облегчения терзаниям просил,

Но никто не отвечал моей мольбе,
Вызволения не видел я себе.

На спасенье были чаянья тщетой,
Видно, не было исхода пытке той.

Но внезапно меж терзаний в некий час —
“Отпустить его! — раздался свыше Глас. —

Преисподней он прошел последний круг,
Пусть душа его избавится от мук.

Пусть он был кафир неверный — по всему,
Был он милостив к народу своему,

Помогал он бедным-сирым, не чинясь,
Не разнились для него бедняк и князь”.