Чайковская - Unknown

зверь поднял голову и тоже посмотрел на Тессетена, который, полулежа и

опершись на локоть, молча прощался с погибшей женой, гладил ее по лицу, рукам, телу, целовал, еще не до конца осознавая, что это всё в последний раз.

– Зачем? – спросил Ал.

Его измученные глаза ввалились, и взгляд их был обращен к Танрэй. Та не

могла дать ответа, зачем она сделала это, зачем пыталась состязаться с Ормоной

в том, в чем заведомо была слабее нее. Но она точно знала, что не хотела ее

смерти, не хотела такого исхода…

Сетен резко развернулся. Зрачки его были расширены и черны. На губах

змеилась ледяная ухмылка:

– Как будто ты ничего не знал, звездочет! – выкрикнул женский голос, но уста, произнесшие это, принадлежали Тессетену.

– О чем?

Сетен снова растянулся на траве подле тела бывшей жены и хрипло

пробормотал, гладя ее по волосам, к которым при жизни она никогда не

позволяла ему прикасаться и которые теперь стали совсем белыми:

– Я солгал тебе тогда, моэнарториито. Ал ни о чем не догадывался…

А потом он зашелся в крике. Адская боль терзала все его существо. Он рвал

самого себя ногтями, рычал, колотился в агонии. Наконец изо рта его хлестнула

зловонная темно-серая пена. То вместе с вселением моэнарториито открывались

ему вещи, известные только Ормоне – ее тайны, ее мучения, ее боль, бесконечная и неизбывная боль в расплату за то, в чем она никогда не была

виновна ни в одной из прошлых жизней. Лучше быть, чем слыть – и в этот раз

она полностью заслужила наказание, понесенное невинным «куарт» до того, как

было содеяно зло, и не понять, что было причиной, что следствием, что чего

породило, все сплелось в единый клубок мрака и только что покинуло

истерзанное тело смертной женщины, которую он знал и любил больше

двадцати последних лет.

Ал и Танрэй подбежали к нему. Следом, волоча за собой задние лапы, тащился

Нат, постоянно подламываясь, падая, но затем снова вставая и продолжая свой

путь. И Алу, увидавшему волка краем глаза, на мгновение почудилось, что

вместо зверя борется с болью и рвется к неведомой цели израненный человек.

– Уйди! – прорычал Сетен, узрев перед собой Танрэй. – Уйди отсюда!..

«…или я убью тебя, поганка!»

Та не повиновалась. Обхватив руками его лохматую полуседую голову, Танрэй

прижала Тессетена к себе. Ал из последних сил пытался облегчить мучения

друга, схватив его за руку и повторяя какие-то никчемные фразы. Кругом

бурлили ледяные реки.

– Да уйдите вы к проклятым силам! – экономист вырвался и, прокатившись по

траве, вывернулся дугой, касаясь земли только затылком и стопами.

– Что с ним происходит? – в ужасе прошептала Танрэй. – Что это?

– Надо делать так, как он говорит, – вдруг ответил Ал, поднимаясь на ноги.

В колени Танрэй уткнулась морда волка. Нат безвольно упал рядом с нею.

– Идем отсюда! – Ал с трудом поднял на руки изувеченного зверя. – Надо

сказать Паскому… вызвать машину с капсулой… Надо… Идем же!

Нат застонал и уронил голову.

– А Сетен?

– Идем отсюда, я сказал! – заорал муж, толкая Танрэй плечом, на прощание

обернулся к покойнице и безмолвно прошептал: «Прости!»

Танрэй побежала. Будто разрываемая чудовищными противоречиями, она

непрестанно оглядывалась на друга, заходящегося в жестоких корчах возле

трупа Ормоны.

Чем дальше они уходили, тем вернее ослабевали конвульсии Тессетена. И когда

Танрэй с мужем и висящим у того на руках едва живым волком скрылись за

пригорком, экономист разомкнул воспаленные веки. Дыхание успокаивалось, прекратился и внезапный дождь.

– Будьте вы все прокляты… – прошептал он им вслед.

Черная луна померкла и вновь закрылась тучами.

КОНЕЦ 2 ЧАСТИ

________________________________________

…Но я хвалю, как Орфей,

Жизнь, союзницу смерти,

И мне сквозь закрытые веки

Светит глаз твоих синева.

Ингеборг Бахман

«Темные речи»

________________________________________

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

РАСКОЛОТЫЕ ДУШИ

Глава двадцать третья, которая позволит читателю одним глазком заглянуть во

времена Оритана до катаклизма и узнать некоторые методы работы Учителей

– Очень, очень плохо...

Хмурясь и покачивая головой, Паском вытащил из вены на руке Сетена иглу

шприца, и через несколько секунд тот, измученный лихорадкой, наконец закрыл

глаза и, засыпая, вздохнул...

Ал понуро стоял за спиной кулаптра. Всё было сказано еще вчера утром, когда

Ал со своей женой и умиравшим волком на руках ворвались в лечебницу и