Никола Седнев - В окрестностях Милены

Я почувствовал себя лишним и отошел в сторонку. Там стоял старик-охранник с надписью «секьюрити» на сердечном карманчике, совсем дряхлый. Вряд ли я доверил бы ему даже охрану дворницких метел. Мы с ним уставились друг на друга и принялись поочередно понимающе вздыхать.

Между тем, меня тянуло к себе старое платье Милены, я даже подошел к кабинке, когда она была пуста и занавеска бесстыдно отдернута, — под предлогом поправить свою прическу, — и рядом с отражением моей личности на фоне круговерти группы Филатовой потерянно вытянулось сиреневое с загадочными закарлючками.

Позади осталось отсчитывание денег на блюдечко перед кассиршей, произведенное директором картины Боковым вкупе с требованием выписать копию чека, и фраза Милены: «Ну, мы пойдем?» и слова художницы по шмоткам: «Миленочка, душенька, начинайте носить все сразу»... «Как все сразу — одновременно?» — сострила Милена. «Нет, — улыбнулась художница, — сразу — в смысле... не откладывая. Даже дома, чтобы скорее обтерлось; на экране у одежды должен быть обжитой вид».

— Вы забыли!.. Девушка! — воскликнула одна из продавщиц.

— Да, Миленочка, вы свое платье забыли! — крикнула ассистентка Мальвина. Милена повернула голову в сторону примерочной, сказала: «А!» и начала было совершать взмах рукой, означающий: «Да ну его», но потом все же вернулась и сдернула иероглифы с крючка.

— Я на время съемок поживу у мамы, от нее ведь ближе к киностудии, — сказала мне Милена.

Дальше идет провал. Произнесла ли эти слова Милена еще в магазине, когда мы направлялись к выходу? Или на ступеньках, после того, как, послушные фотоэлементу, за нами закрылись стеклянные врата? Или возле машины, когда я отпирал дверцы? ,

Иногда я считаю, что уронил пакеты с ее покупками, ее новой служебной одеждой. Порой уверен, что не ронял.

Точно помню только, что Милена походя опустила небрежно свое платье в урну возле магазина, вернее, на урну, поскольку та была переполнена.

Кажется, я что-то городил насчет того, что да, от меня расстояние длиннее до киностудии, чем от дома ее мамы, но я мог бы по утрам отвозить ее своей машиной на съемки, а вечером забирать. Возможно, она объяснила, что я ведь сейчас в отпуске и зачем мне рано вставать, стоит ли мне беспокоиться, то есть это она обо мне заботится, о моем полноценном отдыхе.

Вспоминая этот эпизод, я часто впадаю в уверенность, что такого разговора вообще не было, что после фразы Милены о ее намерении пожить у матери, мы молча сели в машину. Порой меня охватывает сомнение — да нет, вроде такой диалог имел место.

Хотя, собственно, какая разница?

Мир начал приобретать более ясные, устойчивые очертания, когда мы уже сидели в моей «девятке».

— Но твоя мама... Она ведь тебе житья не даст, — выговорил я. — Как ты сможешь, например, дома учить роль? Мамочка тебе дырку в голове просверлит.

— Она немного поутихла последнее время, — сказала Милена, странно непривычная в джинсовой рубашке и кепочке-бейсболке с какой-то надписью латиницей. — Стала более... удобоваримой, что ли. После того как начала пить то, что ты ей принес, ну, травы — корень валерьяны... забыла... пустельник...

— Пустырник, — поправил я. — Так она же выбросила их в мусорное ведро.

— При тебе выбросила, а как ты ушел — полезла и достала.

Милена переместилась ближе ко мне, чтобы попасть в зону видимости себя новой в зеркале заднего вида — кепочку срочно понадобилось снять и надеть опять, но уже козырьком назад и проконтролировать результат. Зеркальце ты мое ненаглядное...

— Ну, что ж, только учти: кино — это всего лишь тени на простыне. И еще — мир кино съедал с потрохами многих.

— В каком смысле? — немного забеспокоилась она.

— В смысле — живой останешься. Только окажешься съеденной.

— Ты говоришь загадками, — резюмировала девушка с внешностью Милены, достала пронзительно-карминовую помаду и принялась ее употреблять.

— Я вообще загадочный, — торжественным тоном произнес я. — Я такой загадочный, что куда там.

* * *

Недели через две глубокой ночью, безуспешно борясь с бессонницей, я вдруг неожиданно для себя встал с постели, оделся и вышел из дому.

Перекурив с ночным сторожем на автостоянке, обсудив с ним среди стада спящих машин политическую ситуацию — как внешнюю, так и внутреннюю, я гулко завел свою «Ладу» и отправился на другой конец города в район новостроек к дому Милены.

Постояв некоторое время у раскрытого окна ее комнаты, послушав, как дыхание Милены смешивается с пением цикад, как с неопределенным сонным звуком она перевернулась на другой бок, я уехал назад и благополучно задал храповицкого. .,