Omenus - Майкл Льюис

тогда он получит компенсацию. Прощальные выплаты были щедрыми и пропорциональными

стажу. Мой приятель отпахал на Salomon семь лет и в случае увольнения должен был получить

несколько сот тысяч долларов. Я болел за него. Я считал, что он вполне заслуживает плахи, но

боялся, что наше руководство не захочет спровадить служащего с таким замечательным стажем.

Благодарение Богу, они набрались духу, собрали всю свою смелость и вызвали его на

экзекуцию. Когда на его столе прозвенел телефон, все со смехом и гиканьем бросились

поздравлять его. Его ждала лучшая жизнь после смерти.

К концу дня на зеркало в мужском туалете было наклеено объявление. Это зеркало

выполняло роль заочного аукциона подержанных авто. Как правило, здесь висели объявления о

продаже BMW или «мерседесов». В этот день маклер продавал «вольво». Дурной знак.

Суббота, 17 октября 1987 года: Шестой день. Я улетел в Нью-Йорк, и для этого было сразу

две причины. Месяцем ранее я дал согласие выступить на учебных курсах с рассказом о

продаже облигаций европейцам. Выступление было запланировано на вторник, 20 октября.

Теперь вся эта затея кажется довольно глумливой насмешкой: у 250 учащихся (самый большой

поток за всю историю курсов) не было практически никаких шансов на завершение учебы.

Другой целью поездки было обхаживание директоров в Нью-Йорке ради увеличения

премии. Такая политика умасливания была принята в лондонском отделении. Каждый год в

последние пару месяцев перед Рождеством большинство лондонских маклеров и продавцов

посещали Нью-Йорк, чтобы отметиться у всех важных шишек и деликатнейше намекнуть, что не

худо бы в этот раз дать премию побольше. Приемы бывали разные. Можно было, скажем, бодро

пожелать боссу веселых рождественских праздников, а на вопрос, как жизнь, как делишки, отвечать голосом подавленным и вид сделать несчастный. Мой проводник по джунглям

буквально выпихнул меня в эту поездку, что было с его стороны очень любезно. Он заботился о

моих интересах, и это, я полагаю, хорошо характеризует нас обоих.

Понедельник, 19 октября 1987 года: День седьмой. Поскольку выступать перед студентами

предстояло только назавтра, у меня образовался совершенно свободный день для обхода 41-го

этажа. Обычно я терпеть не мог этого занятия. Даже создав себе определенную репутацию, я

всегда чувствовал себя в этом гигантском торговом зале неуютно, как будто я голый, как будто я

оказался в толпе тупых и перевозбужденных футбольных болельщиков. Но в этот раз все было

иначе. Казалось, что жизнь оттуда ушла. Похоже было, что вместо шумного и пьяного бара я

попал в музей или в город призраков. Вокруг рабочего места Гутфренда была жуткая пустота -

прежде там сидели люди из отдела рынка денег. Вместо шума и суеты воцарилась пугающая

тишина, чем-то напомнившая лондонские улицы в предыдущую пятницу. Прежние обитатели

покинули свои места в явной спешке. На пустых столах еще виднелись старые надписи и

наклейки. «На завтрак - стресс», - гласила одна. Всё так же были приклеены скотчем рисунки

приятелей и частные послания. Написанный неряшливым почерком, к тумбе стола, принадлежавшего прежде даме-продавцу, был при-кноплен афоризм: «Мужчинам, называющим

своих подруг лапочками, детками или рыбками, следует отрезать их крошечные пестики».

Все эти люди были принесены в жертву, хотя внешне ничего жертвенного в них не было. В

Нью-Йорке, как и в Лондоне, было уволено поразительно большое число женщин. Не то чтобы

они менее ловко выбирали себе работу, просто у них было меньше возможностей для выбора.

По неким причинам после окончания учебных курсов женщин распределяли в самые слабые

отделы. В течение нескольких лет в качестве главной клоаки служил отдел рынка денег.

Женщины составляли примерно 10% среди специалистов торговой площадки в целом, но почти

50% среди специалистов рынка денег. Поэтому их было так много среди уволенных.

Мой нью-йоркский ребе и его конгрегация переезжали на места, освобожденные

уволенными специалистами рынка денег. Наезжая в Нью-Йорк, я всегда, и обычно с чувством

облегчения, усаживался рядом со своим ребе. Но в этот раз меня передергивало от мысли, что

они двинулись на новое место с какой-то неприличной поспешностью. Все равно как въезжать в

дом, когда еще не вынесли гроб с телом предыдущего хозяина. Мне было неприятно думать о