общественного мнения такое значение, как ни один из предыду-
щих хозяев Белого дома. Эти опросы напоминали скорее иссле-
дования рынка. Над тем же проектом, что и в Белом доме, рабо-
тали в офисах медиа-магнатов на Тайм-сквер, и этот проект при-
сутствовал во всех сферах культуры. Это была попытка сблизить
потребление и производство: выяснить, что нужно публике, и
дать ей это. Опросы, фокус-группы и другие формы маркетинго-
вых исследований заменили старую систему ценностей, основан-
ную на интуиции, и за нее отвечали конкретные люди. Теперь все
свелось к цифрам: рейтинги присваивались даже культуре, кото-
рую до этого никто не пытался ни измерить, ни выразить в циф-
рах. Клинтон был идеальным менеджером такого общества.
Я свернул на Седьмую авеню. Тайм-сквер менялся. С него исче-
зали секс-шопы по той же причине, что и артхаусные кино-
театры с Верхнего Вест-сайда: граница между искусством и
12
порнографией стерлась. Исчезли бары, в которых сидели про-
ститутки и сутенеры, исчезли залы видеоигр, где я провел много
часов, играя в Missile Command в 1983-м. Самой этой игры, целью
которой было попытаться спасти мир, тоже не стало. В играх
типа Doom или Quake максимум, на что можно было надеяться, так это на спасение самого себя. На месте залов видеоигр теперь
были спортивные магазины, магазины Gap , кофейни Starbucks и
мегастор Virgin, продававшие товары под брендом «Америка», который скоро превратится в бренд «Мир». Новый Тайм-сквер
многие хвалили, говоря, что теперь он намного лучше преж-
него (газета «Нью-Йорк таймс», лидер общественного мне-
ния по этой теме, владела большим куском Тайм-сквер). Но все, что происходило до сих пор, было разрушением неповторимой
местной культуры и заменой ее усредненной культурой марке-
тинга, и мне новый Тайм-сквер не казался лучше. Для меня это
была огромная катастрофа.
Пересекая Сорок пятую улицу, я прошел мимо кафе All Star и
зашел в мегастор Virgin . Спонтанный уличный колорит уди-
вительно органично вписался в продуманный интерьер музы-
кального магазина. Покупатели плавно двигались, кайфуя в
визуальной и звуковой какофонии, не обращая внимания на
виртуальный мир снаружи. Стоя на эскалаторе, они погляды-
вали друг на друга, медленно погружаясь в тепловатую ванну
поп-культуры или выходя из нее. Небольшие мониторы и два
огромных экрана над головой показывали видеоклипы. Все эти
мелькания и перемещения на экранах, казалось, имели неот-
разимое воздействие на рецепторы мозга, который, после всех
этих столетий эволюции, все еще не мог не реагировать на дви-
жение (может, он все еще охотится на мух? Следит, чтобы побли-
зости не было хищников?). Энди Уорхол сделал этот феномен
13
основным принципом своей киноэстетики: «Если предмет дви-
жется, на него будут смотреть».
Прямо при входе в мегастор расположился огромный отдел
поп-музыки под вывеской Rock/Soul , включавший в себя весь
ее диапазон — от «Иглз» до Pere Ubu и Эл Грина, — плюс всевоз-
можные проявления иронии, аллюзий, банальности и скуки
между этими полюсами. Эта гигантская культурная копилка
вызывала множество ассоциаций. Среди групп, чьи пластинки
здесь продавались, были и такие, которые можно было счи-
тать поп-культурным эквивалентом меток на двери, показыва-
ющих, на сколько сантиметров ребенок вырос за год. Джексон
Браун, Джеймс Тейлор, Нил Янг, звезды фолк- и кантри-рока
семидесятых, многие из которых выходили на лейбле Asylum , основанном Дэвидом Геффеном, — все они излучали какое-то
мирное, простое чувство и стали моей первой любовью в мире
поп-музыки. Двенадцатилетним мрачным и депрессив-
ным подростком я слушал их в своей комнате, выключив свет.
Панк-рок спас меня от вредных испарений фолк-рока: Игги
Поп, Патти Смит и Sex Pist ols , а потом и Talking Heads, сделавшие
панк мейн стримом. В то время я еще не понимал, что переход
от «поддельного» калифорнийского саунда к «настоящему»
британскому андеграундному панку был серьезной антитезой, которая тем или иным образом определила все последующее
развитие поп-музыки. После Talking Heads пришли группы вроде
Duran Duran, Th
e Cure и Th e Cars , которые превратили «подлин-
ный» саунд панк-рока в фальшивую «новую волну», оттолкнув
меня от поп-музыки, когда мне было лишь немного за двадцать.
Читать дальше