Andrew - o 8b191ad8675a2039

Феодосия, потянувшись, огладила ладонями свое набухшее чрево. Носила она на

удивление легко, живот лишь чуть выдавался вперед, и со спины вовсе и не было заметно,

что боярыня в тягости. Ее девичья талия лишь чуть-чуть раздалась, да округлились узкие

бедра. Феодосия чуть усмехнулась, вспомнив, как Федор все никак не мог насытиться этими

самыми бедрами и ее налитой, торчащей вверх грудью. Ей же самой было немного грустно -

«вот и не девчонка уже более», - подумала Феодосия, «настал бабий твой век».

На Воробьевых горах было тихо, лишь чуть шумел ветерок в нежной листве дубов да

жужжали ранние пчелы. Боярин Вельяминов отправил возок с женой сюда, в подмосковную,

сразу после Пасхи. В городе было душно, и многолюдно, да еще и ходили слухи, что с юга, с

Волги, вверх по Оке идет в Москву моровая язва.

Неуютно было на Москве, нищие не давали проходу на папертях церквей, скалили гнилые

зубы, подлые людишки, не стесняясь самых родовитых бояр, лезли под копыта лошадей,

наглыми голосами требуя подаяния.

Феодосия, хоть и не стала перечить мужу, однако же, с тоской сейчас смотрела сверху на

плавающую в теплом полуденном мареве Москву. Федор приезжал только к вечеру, усталый,

а днем она все сидела одна над книгами и рукописью своего травника, и лишь изредка к ней

выбирались Прасковья Воронцова или Василиса Аксакова.

-У тех дети, - со вздохом подумала Феодосия, -з аботы, а я все сижу тут в ожидании». По

расчетам повивальных бабок, она уже больше недели как должна была родить, но

младенец, судя по всему, уютно устроился в ее чреве, и появляться на свет пока что не

желал.

-Тело-то почти не изменилось», - поняла Феодосия, - а вот душа...». Едва приехав в имение,

Феодосия жестоко, что было у нее совсем не в обычае, поссорилась с Федором. Показывая

ей надворные постройки, муж, вдруг покраснев, сказал:

- Вон там мыльня. Как срок настанет, так... - он не закончил, и повел ее дальше.

Боярыня Вельяминова остановилась, где стояла, подобно жене Лота, ставшей соляным

столпом.

- Не пойду я туда, и не думай даже, - резко ответила мужу Феодосия. «Я не зверь, какой

лесной, чтобы ребенка своего в норе приносить».

- И где ж ты рожать предполагаешь? - изумленно спросил Федор.

- В Новгороде такого нет, чтобы роженицу с глаз людских прятать. Как время ей придет,

так в верхней горнице ставят кровать особую, с перекладиной, чтобы держаться. Там и

рожает, на свете Божьем, а, не прячась куда подальше. И младенец не темноту перед собой

видит, а лица человеческие, и отец его на руки берет, как на свет появился.

Феодосия вспомнила, как они с отцом ходили навещать недавно родивших жен заморских

купцов, и как те, в роскошных одеждах, склонялись над разукрашенными колыбелями своих

сыновей и дочерей, вовсе не боясь ни сглаза, ни еще каких суеверий.

- И навещают родильницу родственники и друзья, с подарками, - жестко закончила

Феодосия. «И ребенка не прячут от чужих глаз, а бывает и так, что и сам муж жене своей при

родах помогает».

- Вот же, - Федор, видимо, хотел выругаться, но, вспомнив про чрево супруги, сдержался.

«Что иноземцам хорошо, то нам бывает некстати, Федосья. Тебе бы про это помнить

пристало».

- Как попала на Москву, так и помню, Федор, - упрямо ответила боярыня и отошла от

мужа, высоко вскинув голову.

-Вот она, кровь новгородская, - угрюмо подумал тогда Вельяминов. «Истинно сказано, вовек

ее не истребить».

Феодосия, вспомнив этот разговор, досадливо поморщилась. Вроде и не ссорились с тех пор

мужем, а все равно неприятно, какая-то непонятная боль во всем теле, будто что-то

схватывает сердце и тут же отпускает.

На западе, над долиной Сетуни, вились дымки деревенек. Огромное, багровое солнце

медленно заваливалось за горизонт, а, напротив, над Яузой и Китай-городом уже висело

набухшее, темно-серое грозовое облако. Резкий холодный ветер завивал песок на берегу

реки, вздувал барашками свинцовую воду. «Пора бы уже и в терем» - подумала Феодосия, и

с усилием, стараясь не обращать внимания на слабую боль, встала.

Она тут же пошатнулась, схватившись рукой за ствол дерева. Теплая, прозрачная жидкость

хлынула по ногам, собираясь в лужицу на примятой траве.

«Господи..., А Федора нет еще…, И Матвей на Москве. И повивальные бабки все, как на грех

у царицы уже третий день».

Ходили слухи, что царица Анастасия, едва оправившись после тяжелых родов на исходе