Andrew - o c24ec28d571a6d65

менялось, она сама становилась другой. Соски – набухшие, тугие, - вдруг закололо, будто из

них уже было готово брызнуть молоко.

-Головка, - сказала шаманка, и обернула руки тонкой оленьей кожей. «Давай, работай!», -

приказала она девушке. Федосья напряглась, и, выдохнув, увидела темные, мокрые волосы.

«Еще!»,- шаманка села напротив нее и резко похлопала ее по щекам. «Еще давай!».

Она вдруг нахмурилась, и, вынув руку, осторожно стала снимать что-то с шеи ребенка.

Пошептав, старуха сказала: «Теперь быстро надо». Девушка напряглась еще раз, и дитя

выскользнуло в руки шаманки.

Она очистила ему рот пальцем, и, наклонившись, стала вдыхать туда воздух. «Господи», -

подумала девушка, - пожалуйста, Господи». Это был мальчик – большой, темноволосый, с

синеватым, безжизненным тельцем.

-Нет, - шаманка выпрямилась. «Поздно. Он уже там, - старуха кивнула на живот Федосьи,-

умер».

Девушка зарычала, и, оттолкнув шаманку, сама прижалась к холодным, маленьким губам.

Она дышала, забыв о времени, и очнулась только тогда, когда шаманка резко встряхнула ее

за плечо. «Женское место сейчас выйдет, - сказала старуха, усадив Федосью на корточки. «А

потом уноси его отсюда, нельзя тут смерти быть».

-Это мой сын, - прошептала Федосья, и вспомнила, как Иван, на одном из привалов, обняв ее

живот, улыбнулся: «А он меня слышит?».

-Слышит, - нежно сказала Федосья. «Слышит, конечно».

-Ну, уж скоро и увижу его, - Иван прижал ее к себе – ласково, - и прошептал на ухо: «Спасибо

тебе, ведь я уж думал, что так и не будет детей у меня, а видишь, как получилось».

-Ванечка, - тихо сказала Федосья, гладя мертвого младенца по щеке. «Прощай, Ванечка».

Шаманка завернула тельце в старую шкуру и сказала: «Отец твой знает, что делать. Все,

иди, в следующий раз здорового сына родишь, сильного».

Девушка шла, баюкая тельце в руках, чувствуя, как капают на шкуру крупные, неудержимые

слезы.

Отец сидел на нартах, глядя на поднимающийся над бесконечной белизной снегов, алый,

пылающий рассвет

-Ты спрашивала, о чем я пел? – сказал он. «Я у Ыленты-Коты души для внука своего просил,

хоть какой, хоть той, что другому дитю бы ни дали. Отказала она. Так бывает».

Он поднялся и, стерев влагу с лица дочери, сказал: «Дай мне его».

Тайбохтой аккуратно завернул тельце в кусок бересты, и стянул кожаными веревками.

Подойдя к рощице, он размахнулся, и, опутав петлей вершину молодого дерева, потянул его

вниз.

Устроив тело, он отпустил ветку, ствол выпрямился, и сверток, чуть покачиваясь, застыл в

холодном воздухе.

-Зачем? – спросила Федосья, глядя на тело своего сына.

-Я тебе про семь ветвей говорил, - Тайбохтой обернулся к ней, - справа ветви, - по тем души

вниз, в этот мир спускаются, а те, что слева – по ним туда, - он кивнул на низкое, играющее

светлым золотом небо, - возвращаются. Так вот.

-Садись, - он кивнул на нарты, - только подстилку возьми, тебе, пока крови не пройдут, на

ней сидеть надо, дух мертвых в тебе сейчас. На привале маленький чум себе поставишь,

отдельный.

-А куда мы? – спросила девушка, в последний раз посмотрев на рощу, что осталась за их

спиной.

Отец молча, подогнав оленей, направил нарты прямо в утреннее, огромное, бескрайнее

солнце.

Интерлюдия

Дубровник, февраль 1584 года.

Синие, легкие волны разбивались о мраморные ступени террасы. Шпага, выбитая из руки, со

звоном полетела вниз, исчезнув в воде.

-Браво, браво! – герцог Орсини, сидящий у стола, слабо, чуть слышно похлопал в ладоши.

«Теперь идите, синьор Бернардо, ловите ваш клинок, а то утонет»,- мужчина усмехнулся.

-А вы, - обратился он ко второму, - наверное, хотите выпить воды? Все-таки дрались вы не

на шутку.

Мужчина улыбнулся и, засунув свою шпагу в ножны, ответил: «В общем, ваша светлость, я

не устал».

-Для ваших лет вы удивительно хорошо выглядите, я бы подумал, что передо мной – юноша,

- доброжелательно сказал Орсини.

-Седые виски не дают мне забыть о возрасте, - его собеседник прислонился к балюстраде,

украшенной изящно вырезанными вазами.

-Итальянский язык у вас неплох, - Орсини потянулся за бумагами. «Конечно, говорите вы с

акцентом, но для поляка – вполне достойно. Опять же, вы католик».

Мужчина набожно перекрестился и сказал: «Да хранит святая дева Мария мою страну от

протестантской заразы, ваша светлость».

Он вдруг улыбнулся, подставив лицо солнечным лучам, и заметил: «Не верится, что на