Andrew - o c24ec28d571a6d65

а я пока оленей приведу. К Ыленте-Коте поедем».

-В то место, где матушка моя была? – спросила девушка.

-В том месте матушка твоя Ыленту-Коту попросила заместо сына ей дочь дать, - смешливо

ответил Тайбохтой, натягивая малицу. «Уж не знаю, что она ей за это посулила, однако вот

видишь – ты родилась. Нет, то далеко, на севере, рядом тоже женские места есть, туда

отправимся».

-Счастье свое посулила, - вдруг вздохнула Федосья. «Матушка говорила, что шаманка, мол,

объяснила ей – если хочешь родить дочь, то будешь много лун ждать встречи с тем, кто

любит тебя. Ну вот они с отчимом моим и увиделись , как более десятка лет прошло».

-Иди-ка сюда,- велел ей отец. «Капюшон затяни, - Тайбохтой помог дочери, - вон, морозы

какие. Как ты на свет появилась, тоже холодно было, хоть и весна тогда уже была.

-А с отчимом твоим, - мужчина помедлил, - еще как видел я их вместе, в лесу, так подумал –

никогда не будет мать твоя меня так любить, как его. Ну, и прав я оказался. Все, давай,

чтобы, как я с оленями вернулся, ты уж готова была».

Федосья уже сидела на своих нартах, - женских, чуть пониже и поменьше тех, что были у

отца, как вдруг, подняв голову, спросила: «Батюшка, а почему мне дерево-то это на плече

выбили?».

-У меня такое же, - ответил Тайбохтой. «Это знак рода моего, древо жизни. Корнями оно тут,

на земле растет, а кроной в небеса уходит. Семь ветвей его – то семь ступеней, что пройти

надо, если хочешь туда, - он показал на звезды, - добраться. А в дупле сего дерева души не

рожденных людей хранятся, ну, - мужчина усмехнулся, - и моего внука тоже.

-То, может, внучка еще, - сердито сказала Федосья, и, потыкала оленей палкой.

Отец запел. Она понимала совсем немного, но его голос – красивый, низкий, - наполнял все

вокруг, и девушке вдруг показалось, что и снег, и легкий северный ветер, что дул им в лицо –

тоже поют вместе с ним.

-Про что ты пел-то? – спросила дочь, когда они уже привязали оленей в маленькой рощице,

у подножия круглого холма.

Тайбохтой не ответил, и, снимая с нарт жерди со шкурами для чума, сказал: «Вон туда иди,

видишь, за холм. Там ждать тебя будут, мне нельзя туда».

Федосья вдруг вспомнила, как, увезя ее из стана Кучума, отец гнал коня – далеко, долго, а

она, прижавшись к его груди – плакала. За всех – за Ивана, за Кутугая, за себя, - плакала

тихо, горестно, а Тайбохтой только гладил ее по голове и иногда шептал: «Все, все,

бельчонок, все кончилось, я с тобой».

Потом, ночью, в чуме, лежа на женской половине, за пологом, она вдруг спросила:

«Батюшка, а что теперь? Ты дальше воевать будешь?».

Отец долго молчал, а потом до нее донесся его сухой смешок: «Пусть Кучум воюет, а я

более руки не подниму в деле этом. Я против внуков своих не встану – то кровь моя, род

мой. Я еще во время оно матери твоей говорил – с русскими жить вместе надо. Ну, ты и

получилась, - он помедлил. «Не знал я, что ты жива, бельчонок, а теперь..., теперь мне тебя

растить надо. Ну, и внуков моих тоже».

Шаманка ждала ее у входа, - маленькая, не достающая даже головой до плеча Федосьи. Она

бесцеремонно положила руки на живот девушки и повертела ее туда-сюда. «Скоро, - сказала

старуха. «Вовремя».

Внутри было жарко – на сером, каменном своде висели капли воды – тяжелые, и Федосья

вдруг ощутила как мягко, раздвигая себе путь, ворочается ребенок. Старуха расплела ей

косу и усадила на шкуры, лицом к огню. Щеки сразу запылали, и девушка, вздохнув,

попросила: «Воды!»

Она выпила - жадно, и почувствовала, - сразу, - влагу между ногами. Тут же, будто ожидая

этого, в пояснице появилась боль,- сначала небольшая, а потом все сильнее и сильнее.

-Вставай, - сказала старуха. «Теперь ходить будешь, много. Я помогу».

Федосья оперлась о плечо шаманки и, положив одну руку на пояс, стала ходить – ощущая,

как боль охватывает кости, закусив губу, едва слышно вздыхая. Она не знала, сколько

прошло времени, прежде чем старуха вдруг остановила ее, и, задрав выше пояса рубашку,

сказала: «Подожди, ноги раздвинь».

Шаманка покопалась внутри ловкими, короткими пальцами и велела: «Раздевайся, на

корточки садись». Она постелила на пол гладкую, выделанную шкуру, и, нажав на плечи

Федосьи, заставила ее опуститься вниз.

-Больно! – простонала девушка, разведя колени в стороны. «Больно как!»

-Дыши, - сказала старуха, беря ее за руки. У шаманки были сильные пальцы, и Федосья

вцепилась в них, вздыхая часто и мелко. Внизу – она чувствовала это, - все раздвигалось,