Andrew - o 0a115616b968c99b

осталось, как говорят, а там – я царицей стану. Обвенчаюсь с Теодором и будем править.

Дмитрий потер глаза и, зевнув, сказал: «Я пойду на пир, дорогая». Он сладко потянулся, и,

наклонив голову, посмотрев на стройные ноги жены, - встал с постели. Марина

почувствовала, как мех падает с ее плеч. Дмитрий огляделся, и, пригнув ее голову к

изукрашенному резьбой из рыбьего зуба, деревянному сундуку, шепнул: «Ноги разведи».

Марина глядела на ковер, что свешивался со стены, вдыхая запах пыли, чувствуя руки мужа

на острых, маленьких сосках. В конце он наклонился, и, укусив ее за плечо, - больно, -

рассмеявшись, сказал: «Одевайся, тебя ждут подданные, дорогая моя государыня».

Когда за ним захлопнулась дверь, девушка прошла в нужной чулан, и, подмывшись из

серебряного кувшина, зло сказала: «Подданные! Вон, подметные листки по всему городу

разбросаны, уж открыто говорят, что Шуйский с боярами в набат ударят, а этот все

французское вино пьет, и наемникам золото обещает».

-Так у него и золота нет, - раздался ленивый голос с порога.

Марина застыла с кувшином в руках. Высокий, чернобородый мужчина усмехнулся, и, за руку

притянул к себе обнаженную девушку.

-Государыня, - почти ласково сказал Болотников, опуская вниз длинные пальцы, - давно не

виделись. Как ваше девство поживает, в Самборе-то вы его хранили, как помню.

Марина еле слышно застонала, обняв его, и ответила: «Я ведь замужем, пан Иван,

повенчана уже».

-Слышал, - протянул Болотников, не оставляя своего занятия. «Так как, пани Марина, вы на

спину хотите лечь, али на четвереньки вас поставить? Я же вам обещал, что встретимся, так

я свои обещания - держу».

-Как вам угодно, пан Иван, - выдохнула девушка, опускаясь на колени. Она на мгновение

вспомнила грязную, подвальную комнату в Самборе, и, задрожав, открыла рот.

-Хорошо, - Болотников намотал на руку ее растрепавшиеся волосы. «Хорошо, пани Марина,

не забыли, вижу, что мне нравится. А пана я Теодора нашел, - он улыбнулся, и, подавшись

вперед, с удовольствием услышал, как закашляла девушка.

-Где? – только и спросила она, отстранившись.

-Потом расскажу, - пообещал Болотников, притягивая ее к себе.

Она металась, царапая его спину, закусив губы, а потом, когда он перевернул ее и прижал к

постели – грязно выругалась по-польски, и приказала: «Еще, еще!». Болотников шепнул в

нежное ухо: «Сейчас будет больно, пани Марина, ну да вам сие нравится, как я вижу». Она

зарыдала, выгнувшись, притянув к себе кружевную подушку, и шепотом крикнула: «Да! Да!».

Потом он грубо вытер шелковым ручником у нее между ног и рассмеялся:

-Горячая вы баба, государыня, повезет пану Теодору. Через три дня он тут будет, вместе с

Шуйским, мужа вашего убивать. Знаете, небось, на рассвете в субботу в набат зазвонят. Так

что ждите, явится сюда, - Болотников провел губами по ее соскам, и, вдохнув запах мускуса,

подумал:

- И, где пани Эльжбета, я тоже знаю, проследил за тем гонцом, что грамотцу к ней вез.

Ничего, недолго осталось, потерплю. А все почему – потому что сынка его, Петра этого, я

еще в Самборе запомнил. Он-то меня к отцу и привел, на Чертольскую улицу, как я его в

Китай-городе увидел, с другими мальчишками.

-А вы не будете моего мужа защищать, пан Иван? – томно спросила Марина, взяв его руку,

поведя вниз.

Мужчина расхохотался. «У меня пять тысяч людей с оружием в селе Коломенском стоят,

пани Марина. Коли я захочу, от Шуйского, с его заговорщиками, одни кишки останутся.

Только вот я не хочу, - он резко рванул ее к себе и добавил: «Давай, сучка».

Марина раздвинула ноги, и, еще успела спросить: «А чего вы хотите, пан Иван?»

-А это уж мое дело, пани Марина, - он хлестнул ее с размаха по щеке и велел: «Ноги

задери».

-Только ее и хочу, - подумал мужчина, кусая белую, пахнущую мускусом шею, слушая стоны

девушки. «Только ее, пани Эльжбету, навсегда, до самой смерти моей – никого больше.

Надо будет – хоть всю Москву ради этого сожгу».

Когда он ушел, Марина оправила постель, и, позвав прислужниц, велела нести одеваться – в

серое, бархатное, расшитое алмазами и жемчугом, западного покроя платье. Музыка внизу

играла еще громче, и Марина, спускаясь по лестнице, вдруг, на мгновение, остановилась у

ставень – воронье кружилось над Троицкой церковью, каркая, пронзительно-черное в

голубом, ясном, весеннем небе.

-Так, - сказал хмуро Федор, оглядев сына – тринадцатилетний Петя казался взрослым