Andrew - o 0a115616b968c99b

изящную голову с наскоро заплетенными косами.

-Мне нужен пан Теодор, - сказал мужчина, и, подождав, пока Дуня переведет, добавил: «Он

где сейчас?».

-Тут, - усмехнулся целовальник, выслушав Дуню. «Подниметесь наверх, третья каморка

направо. Он, правда, спит еще, из Владимира вчера вернулся, долго в седле был. А как

Михайло Данилович, здоров ли? – озабоченно спросил целовальник.

Мужчина сначала не понял – о ком это он, а потом, улыбнувшись, ответил: «Здоров, а как же.

Сыну младшему пять лет, и внук уже один есть, от дочки приемной. И старший сын у него

женился, так что еще внуки будут».

-Ну, слава Богу, - целовальник перекрестился и добавил: «Вы ему передайте, пан Ян, что,

когда бы он ни приехал, я ему полный отчет дам, обо всех прибылях, как положено. Ну и

вообще, - целовальник помялся, - кланяйтесь ему от меня, и скажите, что батюшку его

поминают, как он и велел, в монастыре Крестовоздвиженском, тако же и матушку».

-А что, - заинтересованно спросил поляк, - его отец известным вором был тут, на Москве?

Никифор Григорьевич аж рот открыл, а Дуня звонко рассмеялась.

-Со времен государя Ивана Калиты, - гордо ответил целовальник, - Волки всегда Москвой

правили. Ну, в Кремле государь, ясное дело, а у нас тут, - он обвел рукой кабак, - свои

законы, сами понимаете.

-А как же, - согласился мужчина, и, поднявшись, поблагодарив целовальника, пошел к узкой

деревянной лестнице за пестрядинной занавеской.

Никифор Григорьевич поймал тоскливый взгляд Дуни и сердито сказал: «Рот закрой, человек

по делу приехал, не слышала, что ли? И вообще, раз встала, дуй на Красную площадь, там

Петя, сын Федора Петровича, с мальчишками на Неглинке рыбу удить должен, скажи ему,

что отец вернулся».

Девушка только вздохнула, подперев щеку рукой, перебирая простые, костяные пуговицы на

холщовом сарафане.

Ему снилась Ксения. Тогда, вернувшись в Горицкую обитель, - после побега она кишела

стрельцами, он сказал ей, - жестко: «Нельзя это. Пока жена моя жива – нельзя, Ксения. Что

люблю я тебя – сие правда, однако же невместно мне с тобой блудом заниматься. Случится

что, - он помолчал, - сразу под венец тебя поведу. А сейчас – нет».

Она кивнула, не поднимая глаз, опустив укрытую черным апостольником голову, и сказала:

«Я всю жизнь буду вас ждать, Федор Петрович. Сколько надо, столько и буду».

Федор вздохнул, не открывая глаз, и подумал:

-Да, хорошо, что самозванец ее в этот монастырь во Владимире перевел. Инокиню Марфу-

то сюда привезли, в Новодевичью обитель. Ксению он боится в Москве держать, и

правильно делает, - Федор усмехнулся, - какое сегодня? Четырнадцатое мая, да. Ну, через

три дня Москва набат услышит, и от царя Дмитрия Иоанновича одни кишки останутся.

Он потянулся и замер - половицы заскрипели. Федор положил пальцы на рукоять меча и,

подняв веки, разглядывая человека, что прислонился к косяку двери, изумленно сказал:

«Рискуете, ваша светлость герцог».

Джон Холланд откусил от пирога с рыбой, что держал в руке, и, прожевав, шагнув в светелку,

зачерпнул кружкой из жбана с квасом.

-Рискую, - согласился он. «Давайте, пан Теодор, поднимайтесь, нам с вами многое надо

обсудить. А то уже и к утрене звонили, мне скоро в Кремль возвращаться надо, государь

изволить пировать, сами знаете».

Федор выматерился, и, тоже выпив кваса, почесав рыжую бороду, - стал одеваться.

Царь Дмитрий Иоаннович спал, уткнув помятое, сальное лицо в шелковую подушку. В

опочивальне пахло потом и какой-то кислятиной, большая, жирная муха, назойливо

жужжала, ударяясь в закрытые ставни.

Царица Марина Юрьевна посмотрела на мужа, и, перевернувшись, спустила босые, нежные

ступни, на толстый персидский ковер. За серебряной решеткой изразцовой печи тлел огонь,

но девушка все равно накинула себе на плечи меховую полость, - майское утро было

прохладным. Марина, вскинув голову, посмотрела на низкий, резной потолок опочивальни, и,

приоткрыв ставни, выпустила муху в кремлевский двор.

До нее донеслись пьяные крики и звуки музыки из нижних палат. «Семь десятков музыкантов

одних, - вспомнила Марина, взяв золотой, с каменьями гребень, расчесывая длинные,

спутанные, падавшие ниже обнаженных бедер, черные волосы.

-А еще сани с серебряной упряжью, карета такая же, и шкатулка с драгоценностями. Ну

ладно, - она, сморщив нос, презрительно обернулась к спящему мужу. «Три дня ему жить