Andrew - o 0a115616b968c99b

Петя долго молчал, а потом, сглотнув, поднявшись, сказал: «Нет, не повесить. Я к себе

пойду, у меня там бумаги еще, - он глубоко вздохнул, - поработаю».

Марья кивнула, и, взяв его за руку, едва слышно проговорила: «В подполе готово все, сюда

же принесут его?»

-Если все удачно пройдет, - жена увидела, как он чуть дернул щекой, и, встав, прижавшись к

нему, потянувшись, встряхнула за плечи.

-А никак иначе и не получится, Петя, - сказала она. «Это же твой брат. Он будет жить».

Петя посмотрел на рыжие волосы сына, что спокойно спал в чуть покачивающейся

колыбели, и, сдвинув ее шелковый платок, поцеловав белокурую, мягкую прядь, ответил:

«Да».

Волк остановился на берегу ручья и присвистнул: «Вот это да! Говорил мне Федор Петрович,

что сию галерею срубил, но ведь красота какая!»

Деревянные, резные, раскрашенные здания соединялись легким переходом, флюгеры

вертелись под ветром с реки, чуть шелестели листья ив, и Волк, присев, вымыв руки в ручье,

подумал: «Тридцать лет, Господи. Да я же, как раз тут ночевал, после того, как обоз на

Смоленской дороге взял. А потом на Красную площадь пошел, ну, там уже..., - он

усмехнулся, и, поднявшись, посмотрел на маленькие окошки светелок.

-А ночевал я с кем? – он все улыбался. «Да, с этой, Настасьей. Волосы у нее красивые были,

черные, как крыло вороново, а глаза – голубые. До обеда помню, с ней проспали тогда».

Он встряхнул головой, и, толкнув низкую дверь, спустившись по каменным, вытертым

ступенькам, огляделся.

Вокруг было шумно, чадили свечи, и Волк подумал: «Как всегда. На улице благодать такая,

липой пахнет, тепло – а эти в подполе сидят».

Он облокотился о вытертую, старого дерева стойку: «А ведь я все тут помню. Ничего не

меняется». Крепкий юноша обернулся и, внимательно посмотрев на Волка, налив водки в

оловянный стаканчик, подвинул ему.

-Пироги свежие, - Гриша указал на глиняное блюдо и присвистнул про себя: «Непростой

человек, сразу видно. Должно, к батюшке».

Волк выпив, и откусив от пирога с капустой, блаженно закрыл глаза. «Господи, - вздохнул он

про себя, - они такие же вкусные»

-Вы пройдите, - вежливо сказал юноша, и замялся.

-Да я знаю, куда, - хохотнул Волк, и, быстро посмотрев по сторонам, нырнул в неприметную,

сливающуюся с бревенчатой стеной дверь.

В кромешной тьме, откуда-то снизу, он увидел мерцающий огонек свечи. Седобородый

мужчина сидел за столом, раскладывая в стопки серебро и медь.

Волк прожевал пирог, и, отряхнув руки, переступив через порог, смешливо сказал: «Ну,

здравствуй, Никифор Григорьевич!»

Мужчина поднял голову и, всматриваясь в лицо Волка, удивленно сказал: «Господи Иисусе!

Вернулся!»

-А как же, - Волк наклонился, и, обняв его, присев к столу, добавил: «Не было такого,

Никифор, чтобы я не возвращался . А сейчас пущай принесут нам чего-нибудь, разговор у

меня до тебя есть».

Дверь подпола чуть приоткрылась и высокая, стройная девушка сказала нежным голосом:

«Никифор Григорьевич, я принесла все».

Волк посмотрел на черные косы, на огромные, голубые глаза, и, откинувшись к стене, глядя

на то, как девушка расставляет по столу миски, подумал: «Вот и Настасья такая же была.

Пятнадцати лет я ее последний раз видел. А мне – семнадцать как раз исполнилось».

На него пахнуло ароматом цветов, и, девушка, распрямившись, опустив глаза, сказала:

«Ежели друг ваш переночевать желает, Никифор Григорьевич, у меня гостей нет еще, я

могу в зал не спускаться, подожду его».

Волк усмехнулся и ответил: «Не желает. Спасибо, милая, за хлеб, за соль, однако у нас

разговор долгий, на всю ночь. Иди с Богом».

Девушка чуть слышно вздохнула, и, поклонившись, шурша шелковым сарафаном, - закрыла

за собой дверь.

-Настасьи дочка, - коротко сказал Никифор, разливая водку. «Восемнадцатый год пошел,

хорошая девка, золота ровно как мать ее приносит. А кто отец ее, - он усмехнулся, - сие

неведомо. А Настасья померла, тем летом, как первого самозванца отсюда погнали. Горячка

у нее была. Ну, - он поднял стакан, - за встречу, Михайло Данилович. А то смотри, - он

кивнул на лестницу, - переночуй, ты же тут хозяин.

-Хозяин тут ты, - поправил его Волк, выпив. «А я, Никифор Григорьевич, человек семейный, у

меня жена вон весной только четвертого сына принесла. Да и внуков уже шесть душ, - так

что, - он потянулся за пирогом, - мы сейчас решим с тобой все, и я пойду, по ночной

прохладе».

-Четвертого сына, - Никифор покрутил головой. «Молодец ты, Михайло Данилович, ничего не