спросила: «Ну что там, Петруша?»
Он закрыл дверь, и, встав рядом, взяв сына за плечо, так же тихо ответил: «Дворне в
подмосковную велел ехать. Утром гости у нас будут, рано».
Марья кивнула, и, увидев, как зевает сын, сказала: «Ну, пора нам и в постель, милый». Петя
помолчал и проговорил: «Как они уедут, мне тоже собираться надо будет. Ты же знаешь,
там, - он махнул рукой на север, - казаки все со шведами воюют, а государь сегодня твердо
сказал – Новгород нашим должен быть, и никак иначе. Так что, - он вздохнул, - встретимся
там с послами от короля Густава и будем готовить мирное соглашение».
Марья покачала Федю и вдруг, тихо, рассмеялась. «То-то ты прошлой осенью шведский
учил, я все думала – зачем».
-Затем, - Петя нагнулся и поцеловал дремлющего сына в лоб, - что с поляками я говорить
могу, однако же, окромя западной границы, у нас еще и северная есть, и с теми соседями
тако же – на их языке надо переговоры вести».
Марья осторожно уложила ребенка в колыбель и подошла к большой, в резной раме,
искусно вычерченной, многоцветной карте, что висела на стене.
-Моря-то нам не отдадут, - грустно сказала она. «Воевали, воевали Ливонию, сколько людей
положили, и все – без толку».
Петя взглянул на очертания мысов и заливов, на небесную лазурь моря, и твердо ответил:
«Отдадут, коли не сейчас, так сыновьям нашим, али внукам». Он наклонился, и, поцеловав
мягкую, белую щеку, попросил: «Ты там приготовь все, что занадобится, ладно? Батюшка
мой и дядя, - увидишь ты их завтра, - они, наверное, не здесь ночевать будут. А бабушка –
тут».
Он увидел, как маленькая, нежная рука перебирает тяжелые, жемчужные ожерелья на шее и
улыбнулся: «Да не бойся ты так, Марьюшка, она хорошая, очень хорошая. И не затем
бабушка сюда приехала, чтобы твое хозяйство смотреть».
-Петя, - она взяла его за руки, - а что мальчик, видел ты его?
Он посмотрел в лазоревые, большие глаза и тихо вздохнул: «Заруцкий в Разбойном приказе,
а пани Марина и Ванечка в Кремле, в подземной келье монастырской. Говорил я с казаками,
что их на Москву везли – мальчик рыжий, словно огонь. И большой, крепкий».
-Три года с половиной, - Марьюшка присела на широкую, устланную шелковыми
покрывалами лавку. «Петруша, но как, же так, это дитя ведь, в чем Ванечка виноват? Только
в том, что у матери своей родился? Как же можно ребенка вешать, да еще и у нее на
глазах?»
Он опустился на пол и положил голову ей на колени. «Так вот для оного они и приехали,
Марьюшка, - ответил Петя. «Чтобы Ванечку спасти».
-А пани Марина? – жена все смотрела на него – твердо, требовательно и Петя вспомнил
тихий голос Михаила Федоровича.
Царь прошелся по палатам, и, остановившись у окна, усмехнувшись, сказал: «Коли
Сигизмунд не желает земли отдавать, то не получит он ее, понятно, Петр Федорович? И
убери сии грамоты, - царь указал на золоченый стол и поморщился, - с глаз долой. Мало мы
поляков от Москвы до Смоленска гнали, видно. Коли наглеть будут, так и до Варшавы
дойдем».
-Ты-то не гнал, - холодно подумал Петя, рассматривая с высоты своего роста легкого,
изящного юношу. «Ты на Волге сидел, ну да что ему напоминать об этом. Смотри-ка, год
царствует, двадцать лет ему всего лишь, а заговорил уже как. И с кем он собирается до
Варшавы доходить, от войска дай Бог, если десятая часть осталась».
-Король Сигизмунд, - осторожно проговорил Петя, - согласен вернуть тело государя Василия
Ивановича покойного. И вашего батюшку, патриарха Филарета из плена отпустить – в обмен
на пани Марину.
Царь повернулся, и Петя увидел, как он улыбается – холодно, одними губами. Михаил
Федорович погладил аккуратную, золотистую бородку, и, прислонившись к резной ставне,
сказал: «Мне, Петр Федорович, кости не нужны. Мне нужны земли. Чем меньше мы оных
полякам отдадим, тем лучше»
-Но ваш батюшка, - попытался сказать Петя.
-Я по нему не скучаю, - легко отозвался царь. «Тако же и держава – вон, как Гермоген, храни
Господи его душу, - Михаил Федорович перекрестился, - скончался, живем же без патриарха.
И дальше проживем, Петр Федорович. Попов на свете много, а Смоленск – один. Так что
пусть виселицу строят».
Петя помотал головой, и, чувствуя ласковые пальцы жены у себя на щеке, глухо сказал:
«Нет, о сем даже и думать не стоит, Марьюшка. Иначе все мы на плаху отправимся, уж
больно опасно сие».
-Так что, - Марья все гладила его, - государь ее тоже повесить распорядился?
Читать дальше