Andrew - o 0a115616b968c99b

получил, кого он из ссылки вернул, остальные-то вон, как вы – затаились, али в деревню

уехали».

- А ты не поедешь? – зорко взглянул на собеседника Федор.

Михаил Татищев сцепил пальцы, и коротко покрутив ими, ответил: «А мне и ехать некуда, мы

хоть и Рюриковичи, однако по богатству с вами не сравнимся. Вас, кстати, уделов-то лишать

будут, уж и указ о сем готов, как Василия Ивановича на помост возведут, так прочтут его».

- Ничего, - присвистнул Федор, - я жену с детьми в такую глухомань отправил, в старые

владения воронцовские, что, пока туда о сем весть дойдет, мы уж и скинем самозванца.

- Летом следующим, - утвердительно заметил Татищев. «Вы тогда с Василием Ивановичем

уезжайте, а опосля Троицы всем и займемся».

- На Пасху-то эта, - Федор выругался, - сюда явится. С отцом своим, и еще как бы ни тысячи

две поляков с ними. Вчера тут Бучинский был, Никифор Григорьевич показал мне его, так

хвалился спьяну, что, мол, на венчание самозванца столько потратят, сколько никто еще не

тратил.

- А вы бы не рисковали, Федор Петрович, - озабоченно сказал Татищев.

- Это кабак хитрый, Михаил, - ухмыльнулся Федор, - был такой тать на Москве, давно еще, во

времена царя Ивана, Данило Волк, так он все тут держал, а как голову ему отрубили – к

Никифору дело перешло. Должен был сын Данилы этим заниматься, Михайло, да тот в

Сибирь с Ермаком ушел и сгинул там.

- А Данило этот, - мне Никифор рассказывал, - тут все разумно устроил, в каждой светелке ,

в стенах, дырки есть, коли захочешь – все увидишь и услышишь. Сюда люди и важнее

Бучинского ходили, уж поверь мне, - Федор рассмеялся. «Так что ждите нас, ну и пока тут

готовьтесь. Что с площадью Красной?»

- Все сделано, - Татищев потянулся за пирогом и Федор одобрительно сказал: «Ешь, ешь,

рыба свежая совсем, на рассвете в реке плавала. Никифор Григорьевич кухней на всю

Москву славен. И вообще, я, как уеду – ты сюда переселяйся, на усадьбе не след тебе

сидеть, мало ли что. А тут, - он обвел глазами светелку, - и кров, и стол, и девки веселые.

Конь мой готов?

Татищев усмехнулся. «Привели из подмосковной вашей, пока там не разорили все. То не

конь, Федор Петрович, то, как у этого купца тверского, ну, Никитина Афанасия, описывает же

он, в Индии зверь такой есть – слон».

- А какой меня еще выдержит? – пожал плечами Воронцов-Вельяминов. «И Василия

Ивановича ему на себе нести придется, до первой подставы на дороге ярославской, там уж

легче станет».

Дуня просунула белокурую голову в горницу, и, блеснув мелкими зубами, сказала: «Надо на

Варварку-то бежать?».

- Давай, - добродушно отозвался Федор, - только косы платком повяжи, а то невместно-то

девице по Москве одной ходить, обидят еще.

- Девица, скажете тоже, - расхохоталась Дуня, и, протянув руку, приняв записку, - исчезла.

-А что Ксения Борисовна? – поинтересовался Татищев.

-Постригается, и в Горицкий монастырь едет, на реку Шексну, - хмуро ответил Федор.

«Впрочем, все эти постриги, что под патриархом Игнатием сделаны, - силы в них нет, как

государь – самозванец, тако же и патриарх».

- Знаете, какие слухи-то по Москве бродят, - помолчав, проговорил его собеседник.

-Знаю, - коротко отозвался Федор. «Вот как его, - он махнул рукой в сторону Кремля, -

обратно в Польшу отправим, мертвого, понятное дело, так и решать с этим будем, сейчас

другие заботы у нас есть. Оружие людям раздал?

- А как же, - Татищев улыбнулся. «Палить в воздух станут, конечно, не след людей-то ранить,

зачем оно нам? А у вас что?

- Сабля да пищаль, - Федор зевнул. «Ничего, Михаил, справлюсь. Давай тогда, коня моего в

Китай-городе, у Яузы спрячьте, Никифор вам покажет – где. А я по утренней прохладе, лодку

возьму, и появлюсь там».

Татищев ушел, а Федор, слушая перезвон колоколов, распахнул ставни шире, и, глядя на

чудный, золотой закат над Замоскворечьем, зло сказал: «А какие бы слухи ни ходили, сие

мне нисколько не важно. Окромя меня, ничьей она не будет, никогда, пока жив я. Вот и все».

- Значит так, - он вернулся к столу и налил себе водки, - Марья пусть по весне в Новые

Холмогоры едет, я их туда провожу, и потом уже – на Москву. А там Земский Собор пусть

решает – кому царствовать, хоша бы и Василию Ивановичу. Для сего завтра, правда, надо

его с плахи снять, но ничего – справимся».

Федор вытянулся на лавке и вдруг подумал: «Прости, Господи, а ведь Лизавета и умереть

может. Я, правда, тоже, может, и завтра, - он невольно улыбнулся. «Все в руке Божьей,