Unknown - 62ca408c-30aa-4940-bde4-7b279003bc38 out

Если бы меня спросили два года назад о том, могу ли я убить себя, я бы ответила отрицательно, но это бы не являлось абсолютной правдой, ведь всё изменяется и ничто не стоит на месте. К тому же, люди так мало знают о себе, что количество точных ответов у них гораздо меньше, чем они даже предполагают. Самый яростный противник эвтаназии может умолять о ней, медленно умирая в невыносимых муках от неизлечимой болезни, а яростный защитник смертной казни может проклинать этот закон, оказавшись в камере смертников. Поэтому люди заблуждаются, если говорят, что никогда бы не сделали ту или иную вещь, а часто это просто лицемерие.

– Думаю, что могу, но не стану этого делать. Я хочу попытаться отомстить за смерть мальчика. Может быть, у меня получится, несмотря на то, что для этого, как ты сказал, нужно вспомнить своё имя.

– Месть, – задумчиво произнёс Ветер, немного растягивая это слово. – Она бывает слаще шоколада. Трудно удержаться, чтобы не попробовать её. Временами этот наркотик вызывает сильную зависимость, и люди уже не могут остановиться.

– Она бывает разной. Я не осуждаю её. Мало кто откажется от возможности отомстить за любимых, когда правосудие оказывается бессильным. И всё-таки не все осмеливаются открыто поддерживать месть. Является ли она злом, как это принято считать, если говорить обобщённо? Возможно, и так, но я не смогла бы не ответить на причинённое мне тяжкое зло, не говоря уже о том, чтобы ответить на него добром, разорвав тем самым проклятый замкнутый круг. Сказать по правде, я не вижу чётких границ между чёрным и белым. Конечно, есть вещи, которые являются абсолютным злом, но во многих случаях – это спорный вопрос.

Ветер поднял брови, и на его губах появилась знакомая опасная усмешка.

– Поговорим о зле? – спросил он.

– Давай лучше выпьем, – предложила я, нервно засмеявшись.

– Ты хочешь не этого. На дне стакана нет истины, но я знаю, где для тебя найдётся кое-что интересное.

Настороженное подозрение и светлое предчувствие смешались друг с другом и вылились в немой вопрос, застывший в моих глазах: “Что ты задумал, Ветер?” Быстрым лёгким движением он вытащил сигарету и закурил. Ветер предложил мне одну, но я отказалась, подозревая, что ему было хорошо известно о том, что я не курю.

– Трудно поверить, что ты действительно хочешь помочь, – сказала я скептически, оценивая такую вероятность.

– Я не прошу тебя верить в это.

Ветер замолчал и посмотрел в окно, откуда за нами наблюдала гибельная ночь, прижимая к стеклу своё прохладное гибкое тело и маня к себе, как ненасытная блудница манит в свою хижину запоздалых путников.

– Скоро луна станет яркой. Не хочешь прогуляться? – спросил он.

Я согласилась, главным образом из-за обычного любопытства – угадать его мысли было всё равно невозможно, а в том, чтобы держаться от него подальше, я не видела никакого смысла. Впрочем, была и другая причина, которая имела бледные очертания, и оставалась для меня не разгаданной.

Когда мы прошли вдоль старых кирпичных домов, готовых рухнуть в любую секунду, и спустились по вымощенной камнем улице, я уже знала, куда он ведёт меня. За ближайшим поворотом переулка находилось городское кладбище. Оно было небольшое и огорожено лишь частично. Моей могилы там не было. Я уже давно не ходила туда, хотя изначально это был мой привычный маршрут, когда я возвращалась в общежитие из “Лысой горы” (клуб располагался вблизи кладбища) – такой путь был самый безопасный.

– Зачем мне идти туда? – спросила я Ветра, как только увидела ржавые перекошенные ворота, за которыми расстилался мягкий зеленовато-синеватый туман.

– Навестишь старых друзей.

Я не испытывала ни малейшей привязанности к кому-либо из дождливого города, но его слова вызвали во мне неясную тревогу и уничтожили желание ещё что-либо спрашивать.

Два плачущих ангела, обнимающие обросшие мхом кресты, в эту ночь казались мне особенно печальными и беззащитными. Мне нравились эти надгробные скульптуры: было видно, что они созданы искусным мастером. Один из ангелов обнимал крест лишь одной рукой, другая его рука тянулась вверх. Я знала, что на ней сидит маленькая серая бабочка, каменная, но в то же время удивительно живая.

Мы свернули с главной аллеи на узкую тропу, и пошли между могил, которые тесно жались друг к другу, словно напуганные нашим поздним вторжением. Одни из них были обнесены узорными железными оградами и украшены богатыми мраморными памятниками, другие – неухоженные, заросшие мхом и репейником. Чем дальше мы углублялись, тем заброшенней становились могилы, многие из них давно провалились в землю, а некоторые были придавлены стволами деревьев. Наконец, мы вышли на небольшую полянку, которая заканчивалась крутым обрывом. Там, под высокой елью, я увидела три могилы. Это были свежие захоронения. Ветер остановился возле них. На плитах не было никаких дат и надписей, были лишь фотографии, увидев которые, я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног. Мама, отец и Саша. Как такое вообще могло произойти?! Они ведь никогда не были в этом городе! Стараясь заглушить в себе приступ истерики, я обратилась к Ветру: