Unknown - 62ca408c-30aa-4940-bde4-7b279003bc38 out

– Какой грубиян, – фыркнула Радуга. – Ты уже спала с ним?

– Нет, и не собираюсь. Я вообще ещё не с кем не спала, если хочешь знать, – раздражённо ответила я, присев на бордюр и спрятав лицо под капюшоном пальто.

– Не могу поверить, что никто ещё до сих пор не залез к тебе под юбку! – с изумлением воскликнула Радуга.

– Один однажды попытался, но недооценил беззащитную девушку.

Я пожалела, что затеяла с ней этот разговор, но теперь надо было идти до конца – если я открываюсь кому-то, то непременно расставляю все точки над “i”.

– Ты точно не из этого мира.

Радуга присела рядом и заглянула мне в глаза. Чересчур румяные щеки и огромные накладные ресницы уродовали её милые черты.

– Просто я считаю, что для этого нужна любовь.

– Тогда тебе давно пора полюбить, – уверено заявила она. – Это проблема?

Я тяжело вздохнула.

– Понимаешь, для меня любовь – это неразрывная привязанность к близкой душе. Я сейчас говорю лишь о её платонической стороне. Я уже любила однажды...

– Кого?

Глаза моей собеседницы хищно заблестели, словно она почувствовала мою обнажённую боль и обрадовалась ей, как долгожданной добычи.

– Своего брата.

Мой ответ Радуга встретила режущим смехом.

– Иллюзия, это разные вещи, если, конечно, это не то, о чём я подумала.

Я отвернулась от неё и сильнее надвинула капюшон.

– По правде говоря, я не вижу сильных различий. У любой страсти короткая жизнь, а настоящая любовь вечна, и она может быть бестелесной.

– Не правда! Ты ничего не знаешь о любви. Но пора прекратить этот разговор – вижу, ты упёрлась рожками, и будешь стоять на своём. Только ответь ещё на один вопрос – своих родителей ты тоже любила, как брата? – она с вызовом произнесла это, совершенно убеждённая в своём подозрении.

– Я любила их, но наши взаимоотношения нельзя было назвать союзом родственных душ, а без этого любовь никогда не станет такой, какой может стать. Они хотели видеть во мне себя, но всегда разочаровывались. Я пыталась стать для них идеальной дочерью, но у меня всё равно ничего не вышло.

Радуга пробормотала что-то невнятное и положила голову мне на плечо. Теперь я могла уйти – говорить больше ничего не стоило. Я решила направиться к реке, что протекала неподалёку, чтобы встретить там рассвет. К счастью, мне удалось покинуть Стеклянную улицу, не привлекая лишнего внимания.

Я расположилась на берегу у самой воды и стала ждать пробуждения неба. Мне нравилось встречать здешние зори – они были невероятно красивы, и будто срисованы с красочных картин Тёрнера, любившего изображать романтические пейзажи. Созерцание этих чарующих небес придавало мне сил и дарило умиротворение, хотя я понимала, что эти иллюзии быстро исчезнут.

Я была ребёнком, когда узнала, что моё небо – это лишь панорама, которую люди видят с поверхности Земли. Было сложно представить себе, что на самом деле оно бесконечно, что оно нигде не замыкается, не служит куполом земному шару, защищая его от чего-то страшного и неизвестного. Но страх был недолгим, ведь тогда я ещё верила в бога и светлый рай. Потом искусство заменило мне спасительную функцию веры – я стала писать стихи, и видеть в этом своё призвание. Но ошибочно думать, будто искусство несёт лишь свет – Пегас никогда не забывает о том, кем был рождён. Нередко искусство ведёт себя крайне жестоко и эгоистично. Оно заглядывает тебе в душу, дотрагивается до её невидимых сокрытых струн, поднимает тебя над облаками, показывает волшебные звёзды, и бросает с головокружительной высоты, увлекшись пролетающей мимо кометой. Так закончились мои отношения с Ясей. Он стал моим вторым и одновременно последним парнем. Мы были вместе около месяца, но за это время я сумела привязаться к нему. Наше знакомство произошло на Арбате, когда он рисовал мой портрет. Оглядываясь назад, я не могу назвать это любовью, но тогда я не сомневалась в том, что моих нежных чувств хватило бы на то, чтобы весь мир превратился в сказку. К сожалению, мой чуткий художник оставил меня в тот момент, когда я только начинала радоваться солнцу. И дело было вовсе не в отсутствии физической близости (он готов был ждать, когда я пойму, что люблю его) – всё заключалось в том, что я перестала быть его музой, в том, что, глядя на меня, он больше не видел перед собой образ печально задумчивой молодой девушки, какой встретил меня впервые, какой хотел видеть на своих картинах. С момента нашего разрыва я больше не писала стихов. Он звонил мне незадолго до моей смерти, но я не взяла трубку, с горечью обнаружив, что недавно заживший шрам снова кровоточит. Но заново впускать его в свою жизнь было всё равно, что строить песчаный замок, зная о неизбежности разрушительного прилива.