И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

О том резонансе, который имела автомобильная катастро­фа, искалечившая Ландау, написано уже очень много. Как уче­ники и друзья спасали жизнь Ландау, тоже хорошо известно. Я хочу добавить лишь несколько подробностей, эпизодов, в ко­торых принимал непосредственное участие.

Сразу после аварии Ландау находился в 50-й городской боль­нице. Состояние его было крайне тяжелым — отек мозга и глу­бокая кома. Лечила его комиссия Академии наук, созданная А.В. Топчиевым, во главе с членом-корреспондентом АН, быв­шим при Сталине наркомом здравоохранения Н.И. Гращенковым. Но никакой особенной власти у этой комиссии не было, все держалось на личных связях. Так, например, когда после первых двух недель в больнице у Ландау началась агония, один из членов этой комиссии, Алим Матвеевич Дамир, сообразил, что для спасения жизни можно попытаться перевести Ландау на искусственное дыхание. Для этого была необходима дыха­тельная машина марки Энгстрем. Выяснилось, что в Москве было только две таких машины — одна в институте детского полиомиелита у профессора Л.М. Поповой, а другая, нераспе­чатанная, в Четвертом Главном Медуправлении Кремля. Я встретился с начальником этого управления, профессором Марковым и просил у него дать для спасения умирающего Лан­дау эту машину. Он меня внимательно выслушал, но машину дать отказал, поскольку больной Ландау не принадлежал к его контингенту. Он сказал: «А вдруг она понадобится пациенту из контингента?» Контингент — это были высокие государ­ственные и партийные чиновники, для лечения которых и были созданы кремлевская больница и поликлиника. А Ландау на такое спецобслуживание претендовать не мог.

Тогда мы обратились к профессору Л.М. Поповой, кото­рая нам не отказала, и очень громоздкая, почти неподъем­ная машина была практически на руках доставлена на пя­тый этаж 50-й больницы, где умирал не принадлежащий к «контингенту» Ландау. Его подключили к машине, и кри­зис удалось остановить.

Также возникали сложности с лекарствами. Кроме мочеви­ны, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из ко­торых можно было найти только в Кремлевской аптеке. Одна­ко рецепты, выписанные на имя Л. Ландау, в этой аптеке к обслуживанию не принимались, так как — «не наш контин­гент». Но и здесь нашелся нетривиальный выход. Мать моей жены, Ф.Е. Ростова-Щорс, была членом КПСС с дооктябрь­ским (ранее 1917 г.) стажем и имела право на обслуживание в данной аптеке, причем бесплатно. Все рецепты стали выписы­вать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау. Комментарии, я думаю, излишни.

К концу второго после аварии месяца Ландау все еще нахо­дился в коме и не приходил в сознание. Было решено созвать международный медицинский консилиум. Для этого необхо­димо было решение Политбюро. Хрущева в этот момент (фев­раль 1962 г.) в Москве не было. Его замещал Фрол Козлов. Его сын был физиком. Поэтому я сочинил письмо о необходимо­сти консилиума на имя Ф. Козлова. Это письмо подписал М.С. Келдыш, и через сына Козлова письмо попало тому лич­но в руки. Фрол Козлов дал команду созвать консилиум и раз­решил впустить его участников в страну без въездных виз.

Таким образом уже через два дня в Москве собрался конси­лиум, включающий в себя двух французских нейрохирургов, знаменитого канадского врача Пенфилда и чеха Кунца. Мне­ния в консилиуме разошлись. Пенфилд, бывший самым авто­ритетным членом комиссии, предлагал делать операцию мозга. Без нее он предрекал Ландау растительное состояние. Два фран­цузских профессора колебались, не желая принимать на себя такую ответственность. Они попросили сутки на размышление. К счастью, как раз во время консилиума Ландау пришел в созна­ние, консилиум это зафиксировал, и операция была отменена. Позже Ландау был переведен в Институт нейрохирургии, где находился несколько месяцев, а затем уже более года лечился в больнице Академии наук.

Естественно, уход за ним везде был на должном уровне, но происходило следующее явление. Состояние Ландау улучша­лось очень медленно, и врачи постепенно теряли к нему инте­рес как к больному. Жизнь его была спасена, председателя лечебной комиссии Н.И. Гращенкова принимали везде как героя, а остальные врачи уже не находили для себя интереса в лечении безнадежного в дальнейшей перспективе больного.

Уже к концу болезни Ландау в его семье появился хирург К.С. Симонян, вошедший в большое доверие к жене Ландау, Конкордии Терентьевне, или Коре. Он вряд ли мог что-то сде­лать для улучшения состояния Ландау, поэтому они с Корой в основном анализировали уже сложившуюся ситуацию и иска­ли ошибки в истории его лечения. Постепенно это свелось к поиску виновных в том, что Ландау не вылечили. Они даже собирались написать книгу «Кто убил Ландау», основная идея которой была в том, что Дау можно было спасти, но его уче­ники не приложили к этому достаточно усилий. На свет эта книга так и не появилась.