Алесь Жук - Листья опавшие

***

Ночью снилась война, которую я просто не могу знать. Снится давно и часто.

***

Кончаю перечитывать «Наш дом» Пришвиной. Давно не было радости читать такую умную книгу о писателе. О том, чем он жил, как думал свои книги. Теперь в таких книгах принято выискивать исключительность, пикант­ность, а то и перетряхивать семейное белье, забывая о душе писателя, — глав­ном инструменте.

***

Заходил в редакцию Карпюк. Сказал о том, что я понравился ему за то, что обманул его и сократил «Вершалинский рай» на несколько листов. Похвастал­ся, что он все восстановил в двухтомнике и еще несколько листов дописал. А роман и так страдал длиннотами. С удовольствием узнал, что рецензия на двух­томник заказана. Из-за этого и заходил.

***

Был в деревне. Осень. Красная машина на улице, сам, жена, дети — все молодые. А бабушка смотрит из окна. Синий платочек, старческое морщини­стое лицо и глаза. Господи, глаза человека, который уже смирился с мыслью, что уходит и так жалкует на этом бережку, на самом жизненном краешке. И так ему хочется еще видеть этот белый свет, пускай и бедный, серо-осенний. Да и глаза уже не светятся, больше видится серое пятно. Но светлое. Машу ей рукой на прощание, а она этого уже не видит. Та, что растила меня маленького. Смо­трит в белый свет, и так смотрит, что сердце обливается кровью.

Был бы я художником, как бы нарисовал это! И эту деревенскую осень, и этот краек-бережок, и это такое родное лицо.

***

О литературных склоках не только говорить, а и думать не хочется. Послед­няя радость — «Знак беды» Быкова. Редакторская моя радость, что в газете есть статья Игоря Дедкова о повести, наверное, самый первый отклик. Отвез ему домой. Ничего не говорил о том, что наши солидные и уважаемые критики были так заняты, что не смогли по-срочному написать. А надо было срочно, покуда не поднялся лай из подворотень. Слава Богу, отозвался из Костромы по старому знакомству Игорь Александрович. Он уже имеет авторитет всесоюзно­го критика.

***

Были с Адамчиком в больнице у больного Крапивы, лежит на третьем этаже, в девятой палате, где умирал Мележ. Так называемый «люкс» — боко­вушка совсем небольшая. Сам поднялся, сел на кровати. Видит совсем плохо. Покуда привыкал к голосам, путал нас. Что надо ищет ощупью. Сказал, что уже почти не видит, но читает, водя носом по строкам через лупу. Чтобы стро­ки не терялись, держит их пальцем. Приятно удивлен, что Адамчик хорошо знает травы, говорит, что повторяется иногда в описаниях, а вот у Шамякина в романе есть и быт, и детали, а главного — образа Ленина нет. Голова у Кондрата Кондратовича ясная, помнит все. Хочет еще дописать пьесу, которая у него начата. «Вот только вы ее не поставите» — такое резюме с улыбкой. Эти слова он повторил позже и цековскому начальству, которое пришло наве­стить его.

***

Глубокая осень, а такое тепло держится, что даже тревожно от этого.

***

Проехали с Трояновским по партизанским местам его родины, где он пар­тизанил, где моя мать была. Непроходимые болота осушены, по ним мелиора­торами проложены гравийки. Нет и реки Лоши, на берегу которой всю войну гнили приготовленные к сплаву бревна. И самой реки, вместо нее метров на десять шириной мелиоративный канал.

***

Сижу в Королищевичах. Лес здесь еще настоящий, могучие сосны, полу­мрак под раскидистыми елями. Многие деревья уже помечены на высечку. Новая дорога подрезала лес совсем близко к корпусу. Так вскоре доберутся и до ели, под которой любил отдыхать Колас. Во всем чувствуется запустение, Королищевичи доживают свой век как Дом творчества.

Перед отъездом сюда был на бюро ЦК, где рассматривали вопрос о руководстве СП БССР литературными периодическими изданиями. Евгений Иванович Танк докладывал вообще, что напечатано, что будет печататься, что в переводе напечатано во всесоюзной печати. Самым главным недостатком в работе оказалось то, что сотрудники не высиживают в редакции полный рабочий день. О материальном обеспечении ни слова. Ни слова о том, что библиотеки не выписывают белорусскую периодику. Никому из редакторов слова не дали. Потом собирали еще раз, чтобы окончательно выработать постановление. За это время сделали запрос в Москву. Там сотрудники не высиживают в редакциях свои восемь часов, и вопрос о надомничестве отпал сам собой, исчезли и закиды о «мелкотравчатом национализме», постановле­ние получилось вроде бы и основательное, но бесполезное, да и вреда от него тоже не будет.