Unknown - 7f4e8b64-5b06-4464-8069-7c0694bf4f77 out

Расстояние между дуэлянтами постоянно сокращалось — Том был уже всего в нескольких футах от Джорджа, а тот никак не мог в него попасть. Летевший в Тома огненный шар прямо в воздухе превратился в ком снега и лавиной обрушился на обоих. Дуэлянты теперь стояли по колено в снегу, а лицо разгоряченного Джорджа покрылось капельками от тающих снежинок. Вокруг смеялись, в коридоре пахло зимой и хвоей. Драка превращалась в рождественскую забаву, в театральное представление. Палочка Тома чуть дернулась, и на стенах появилась изморозь, а на факельных скобах — искрящиеся отблесками огня сосульки. Коридор покрылся слоем льда; Джордж поскользнулся на нем, размахивая руками, и выронил собственную палочку, которая, вращаясь, откатилась к окну и замерла под подоконником. Раздались аплодисменты. Джордж кинулся было за палочкой, но Моуди схватил его за рукав:

— Стой! Ты разоружен, дуэль окончена.

— Это нечестный прием!

— Кодекс позволяет превращать опору под ногами противника в лед, песок или воду. Риддл же не подножку тебе поставил — он применил заклятие, так что все честно...

МакГонагалл, кажется, был готов наброситься на Тома с кулаками, но тут послышался шум, и через толпу зрителей пробилась Минерва. Волосы у нее растрепались, глаза сверкали.

— Что здесь происходит?! Как вам не стыдно! Вы ведете себя как варвары, а не как цивилизованные люди! Что вы себе навообразили? Как посмели? Я свободный человек, а не ваша рабыня! Видеть вас обоих не хочу!

Ей, кажется, очень хотелось влепить кому-нибудь пощечину, но она никак не могла решить, Джорджу или Тому, так что просто развернулась и ушла. Кто-то попытался засмеяться, но Том нашел взглядом весельчака в толпе и так на него посмотрел, что тот мгновенно заткнулся.

Убедившись, что забава окончена, зрители стали расходиться. МакГонагалл тоже ушел, ни на кого не глядя; его приятель Хупер что-то втолковывал ему, бросая на Риддла раздраженные взгляды. Хагрид неловко топтался на месте, раздираясь между восторженным отношением к Тому и лояльностью к собственному факультету.

— Спасибо за поддержку, — сказал Том Аластору.

— Не за что, — холодно ответил тот. — Я просто следил, чтобы все было по правилам.

Он ушел вслед за гриффиндорцами, а слизеринцы потянулись в подземелья. Розье оживленно болтал с Томом; мне очень хотелось подойти, но я не стал. Он и так получит свой звездный час славы — еще бы, такое шоу устроил... Вдобавок на Малфоя он, кажется, тоже произвел впечатление, так что в команде противников наметилась трещина. Ну и отлично. Значит, обойдется без меня. Пошел к черту.

***

Я слегка оттаял только к концу октября, и все благодаря походам в Хогсмид, где у нас появилась своя тайна. Тайну звали Милки.

Сейчас я не могу даже вспомнить, как ее звали на самом деле. То ли Сьюзен, то ли Мэри. Но все знали ее по прозвищу, которое и вправду очень подходило — такая она вся была молочная. Белокожая, словно из фарфора, полная, теплая, сладко пахнущая, со светлыми, почти соломенными волосами и огромными глазами василькового цвета. Мне Милки казалась очень красивой — настолько, что ее не портила даже густо наложенная губная помада кричащих оттенков.

Милки работала в "Сладком королевстве" продавщицей, а до того жила в Лондоне. Но во время одной из бомбардировок ее ранило на улице осколком, и с тех пор она так панически боялась войны, что постаралась уехать от нее как можно дальше и добралась до Хогсмида. Милки была сквибом, но относилась к этому философски — привыкла. Хотя в глубине души, кажется, страдала и очень мечтала выйти замуж за волшебника, в надежде, что хотя бы дети будут нормальными.

Характер у Милки был веселый и легкий, она любила ни к чему не обязывающие приключения и новизну. Уж не знаю, кто первым из факультетских старшекурсников открыл в ней это свойство и нашел ему практическое применение — но за четыре или пять лет, что Милки прожила в Хогсмиде, она инициировала во взрослую жизнь не одно поколение слизеринцев. А в этом году наша компания узурпировала Милки для себя, пресекая попытки кого-либо с других факультетов завязать с ней знакомство.

Обычно, когда у нас были выходные в Хогсмиде, а у Милки — свободный день, мы уходили с ней на окраину деревни, где уже начинался лес, и там жгли костер, пекли в золе картошку, пили сливочное пиво и болтали о всякой чепухе. Милки была благодарным и нетребовательным собеседником. Ее смешили истории о наших школьных проделках и восхищали рассказы об учебных дисциплинах, которые нам казались скучными, а ей, сквибу, — недоступными и потому фантастически прекрасными. Милки вообще очень любила магию, и мы изощрялись, как могли, чтобы ее развлечь, — создавали для нее из воздуха букеты орхидей, запускали в небо фейерверки, осыпали ее золотым дождем. Это были, конечно, примитивные фокусы, достойные первокурсников, но Милки радовалась и тому.