Unknown - 7f4e8b64-5b06-4464-8069-7c0694bf4f77 out

После того, как на факультете заметили, что мы с Риддлом в ссоре, Дэйвис принялся предлагать мне дружбу, очень явно и неуклюже. Я ее не отвергал, но и принимать не спешил. Компания Дэйвиса мне не нравилась — там не было таких интересных разговоров, как у нас, не было такого риска и азарта. Шутки были не особо изобретательны, а войну с Томом они вели слишком примитивно, в лоб, что называется. Помогать им против своих я не собирался, перемывать кости Тому в обществе Дэйвиса — тем более, а на его расспросы отвечал уклончиво. Уж слишком капитан квиддичной команды был любопытен: о чем, мол, рассказывает нам Маркус Флинт, не симпатизирует ли он Гриндельвальду... Вскоре у меня появились подозрения, что Дэйвис-то и доносит на нас директору, стараясь убедить того, что в компании Риддла ведется агитация в пользу немцев и чуть ли не создается подпольная ячейка помощи Гриндельвальду. В условиях войны, при всеобщей шпиономании, это было серьезное обвинение. Люди иной раз попадали в Азкабан и за меньшее.

***

Дэйвис был не первым и не последним, кто мечтал отомстить Тому за обиды, очень может быть, что и вымышленные. За свою жизнь я почти не встречал людей, которые были бы равнодушны к Риддлу. Одни его боготворили, другие пытались уничтожить, но всегда были затронуты некие сильные чувства. При этом желающих общаться с Томом было намного больше, чем тех, кого он приближал к себе. Не попавшие в число избранных зачастую начинали мстить — так отвергнутая любовь иной раз перерастает в слепую ненависть. И тогда, и в дальнейшем самыми упорными и яростными противниками Темного Лорда становились те, кто надеялся на его благосклонность, но не получил ее.

В то время я более чем хорошо их понимал. Временами я почти ненавидел Тома. Это было совершенно иррациональное чувство, ведь никто, кроме меня, не был виновен в разрыве. Но меня снедала жажда мщения. Причем, в отличие от Дэйвиса, орудие мести все время было у меня в руках, и я мог пустить его в ход в любой момент.

Держать у нас в спальне тот самый зашифрованный дневник и кольцо с черным камнем я не рисковал и нашел для них другое укрытие — спрятал в библиотеке на нижней полке одного из шкафов, за слежавшимися от времени стопками газет тридцатилетней давности. Судя по слою пыли, туда годами никто не заглядывал. Достать дневник и переправить его в аврорат было бы делом нескольких минут. Иногда искушение становилось настолько сильным, что я боялся даже подходить к библиотеке.

Конечно, рано или поздно, даже много лет спустя, со мной рассчитались бы за предательство. Но удерживало меня вовсе не это. Остатками разума я понимал, что на самом деле хочу не мстить Тому, а, наоборот, с ним помириться — просто злость заставляет меня действовать таким извращенным способом. Так ревнивая жена, узнав, что муж завел любовницу, подливает ему яд в кофе, хотя в глубине души желала бы вернуть его, а вовсе не убить…

Чтобы Том не догадался о моих мыслях, я так старательно "закрывался" в его присутствии, что у него, должно быть, от моей окклюменции постоянно болела голова. К счастью, виделись мы редко, Риддлу было не до меня. Он развернул такую обширную деятельность, что непонятно было, откуда берутся силы. Помимо учебы и факультетских реформ, Том в начале октября стал-таки лаборантом у Меррифот. Профессор подошла к делу серьезно и принялась готовить его к роли преподавателя, хотя вслух об этом не говорила. Так что теперь у него были трижды в неделю дополнительные занятия по ЗОТИ; вдобавок Меррифот приносила ему стопки книг из своей личной библиотеки и требовала чуть ли не вызубрить их наизусть.

Помимо этого, Том продолжал помогать с уроками Хагриду и вдобавок не отступился от намерений касательно Минервы. Он держался от нее на расстоянии, но не прекращал ухаживаний, иной раз очень изобретательных. Когда Робертсон входила в Большой зал, над ее головой рассыпались фейерверки, или же она шла по ковру из цветочных лепестков; а бывало, что утром перед входом в гостиную Гриффиндора появлялся настоящий сад с яблоневыми деревьями, птицами и травой. Ничего особенного в этом не было — в принципе, на такое колдовство способен любой волшебник, — но иллюзии были очень реалистичны, так что, касаясь ствола наколдованной яблони, можно было почувствовать шершавую поверхность и даже увидеть муравьев, деловито спешащих куда-то по трещинам коры.

Столь явные признаки внимания не могли остаться незамеченными — на Робертсон откровенно пялились и болтали у нее за спиной. Все это выводило Минерву из себя. Она разыскивала Тома на переменах и возмущенно требовала, чтобы он прекратил свои штучки. Но потом, с чисто женской непоследовательностью, начинала расспрашивать, какие заклятия он использовал и как закреплял эффект. Спор обычно затягивался до звонка на урок, а на следующей перемене Минерва уже стояла у двери класса, когда мы выходили, чтобы продолжить разговор. Не обращая внимания ни на кого вокруг, она уводила Тома к окну, раскладывала на подоконнике справочники и, то и дело отбрасывая волосы, чтоб не мешали, принималась доказывать ему, в какой формуле он допустил ошибку.