— Что именно я тебе не доверяю?! Я же сказал о Робертсон. Тебе первому, заметь.
— Ну, спасибо! Для меня, конечно, очень важно знать, с какой девчонкой ты встречаешься. А ничего более существенного в твоей жизни не происходит, так ведь?
— Рэй, что с тобой случилось? Ты целый день злишься на пустом месте. Ты же знаешь — если у меня есть какие-то планы, я всегда тебе рассказываю.
— Да. Если я случайно оказываюсь поблизости, и не получается их от меня скрыть — как сегодня с Меррифот!
— Рэй, я правильно понял, что должен отчитываться тебе о каждом своем шаге?
— Не должен. Но и в мои мозги не смей лезть. Какое ты имеешь право контролировать, что я думаю?! Мне начинает казаться, что Альфард был прав насчет ошейника!
Я осекся, но было поздно — слова уже вылетели наружу. Теперь не вернешь...
— Даже так? — Том холодно посмотрел на меня. — Ладно, Рэй. Прости. Впредь я не стану вмешиваться в твою жизнь и в твои мысли тоже.
Он развернулся и ушел, а я остался стоять, как дурак, в коридоре.
Конечно, у меня было оправдание. Я сделал это потому, что таковы были условия договора. До Рождества я не должен был сообщать Риддлу о том, что случилось летом и о чем он не помнил. Он же сам меня просил... Я должен был сопротивляться легилименции, должен был отпираться вплоть до скандала. Потом, прочтя дневник, он все вспомнит и поймет, почему я так себя вел.
Это было верно, но на душе все равно стало на редкость мерзко. И даже не потому, что мне предстояло еще как-то мириться с ним или терпеть размолвку до Рождества. Дело было совсем не в этом.
В глубине души я твердо знал, что сам хотел ссоры. Я намеренно провоцировал Тома и получал от этого странное, смешанное с болью удовольствие. Нарывался, нарывался — и нарвался.
Знать бы еще, какого черта мне это понадобилось…
Но я не знал. Глава 27
Осень 1942 года была холодной и короткой. Уже к середине сентября на деревьях почти не осталось листьев, от порывов ветра в окнах дребезжали стекла, а пламя свечей вздрагивало. Печи то и дело начинали чадить, и Прингл, ругаясь, отправлялся прочищать дымоходы.
Я часто уходил на озеро, облюбовав там маленькую заводь, по берегам поросшую кустами вербы. От заводи сквозь ветки было видно все огромное зеркало озера, которое на ветру покрывалось рябью и напоминало серую черепичную крышу. Временами через облака пробивалось солнце, освещая все странным, фееричным светом. На волнах в это время появлялись рябиново-красные отблески, словно в глубине кто-то рассыпал янтарь. В заводи же вода оставалась спокойной и прозрачной, сквозь нее были видны длинные темно-зеленые плети водорослей и уходящая вглубь старая железная цепь. Не знаю, что было на том конце цепи, — мне так ни разу и не удалось ее вытащить.
Я подолгу смотрел на воду и думал о всякой всячине, желательно как можно более далекой от моей нынешней жизни: например, о затопленном городе Ис у побережья Бретани и о том, могут ли его найти магловские подлодки. Говорят, там иногда можно услышать звон колоколов из-под воды. Может быть, и в школьном озере есть что-то подобное? И если нырнуть и поплыть, касаясь рукой железной цепи, то рано или поздно увидишь дома, в окна которых заплывают рыбы, бывшую рыночную площадь, облюбованную русалками, и заросшую водорослями мостовую. Странно даже, что никто до сих пор не решился на такое путешествие. Хотя, возможно, город заколдован, и, поднявшись на поверхность, окажешься совершенно в другом месте или даже в другом времени. Школа и ее обитатели станут невидимками для тебя, а ты — для них, пройдешь мимо и не заметишь...
С тех пор, как мы с Томом рассорились, ничего не изменилось. Он несколько раз пытался помириться, но словно какой-то внутренний демон заставлял меня отвечать издевками, так что Том, пожав плечами, уходил. Потом ему, кажется, стало все равно. А мне было тоскливо, но я никак не мог заставить себя сделать шаг навстречу. Мучился, но не хотел первым идти на попятный. Злился, то скучал по нему, то чуть ли не ненавидел — и никак не мог понять, что же, собственно, происходит. И не чувствовал в итоге ничего, кроме гнетущей пустоты, как будто из моего мира разом вырезали половину.
***
Жизнь нашей компании я наблюдал в это время со стороны. Меня из нее не вычеркивали — наоборот, Розье и Флинт несколько раз пытались помирить нас с Томом. Но я сам отстранялся, не хотел ни в чем участвовать. Между тем в жизни не только компании, но и всего факультета происходили перемены. Слизерин медленно, но верно превращался в хорошо организованную, почти военную структуру. Как-то незаметно на каждом курсе выделился неофициальный лидер — их называли "старшими", — и Том в качестве старосты факультета имел дело только с ними. Лидеры несли ответственность за то, что творилось у них на курсе. Они входили в нашу компанию, которую с недавних пор наполовину в шутку, наполовину всерьез стали называть "ближним кругом". Это было во многих смыслах удобно и выгодно, не говоря уже о том, что вызывало зависть. Зато и доставалось лидерам за нарушения их подопечных не на шутку. На втором курсе "старшим" был Селвин, плотный рыжеволосый пацан. На первом — Вилли Трэверс, которого Том очень опекал. Сам Вилли смотрел на Риддла снизу вверх, со смесью восторга и ужаса, и верил ему безоговорочно.
Читать дальше