Unknown - 2922a076-ca59-48a9-bf3c-d16a1fd6c117 out

Кингсли прикрыл глаза и процитировал по памяти:

— «В то время, как магловский мир раздирают этнические и религиозные конфликты, чистокровные волшебники едины независимо от расы, национальности, вероисповедания и социальных различий…» . Это из передовицы «Пророка». Для целей пропаганды я гожусь, как никто. Представляете, как я бы смотрелся на плакате, изображающем равенство и братство в магическом сообществе при Сами-Знаете-Ком?

Он рассмеялся, показывая белоснежные зубы.

— Но, к большому огорчению Фаджа, я не захотел быть рекламной картинкой…

— Ты со мной так откровенен, — сказала Минерва. — Почему ты вдруг стал мне доверять?

— Увидел, что можно, — просто ответил Кингсли. — Я ведь по происхождению африканец. Наши колдуны умеют многое, что недоступно европейцам.

Слово «происхождение» напомнило ей кое о чем.

— Кингсли, мне очень стыдно задавать тебе такие вопросы, но… Ты чистокровный? Пойми, я спрашиваю не потому, что для меня это имеет какое-то значение…

— А потому, что это имеет значение для Совета попечителей, — кивнул он. — Да, я понимаю. Представьте себе, чистокровный. Причем мне даже не пришлось трудиться, чтобы это доказать. Мои предки в свое время так долго воевали с европейскими волшебниками, пытаясь защитить свои земли, что их имена есть во всех хрониках колонизации. Не всякий чистокровный английский маг может похвастаться такой длинной родословной, как у меня.

— Вот и замечательно, — кивнула она. — Значит, если ты согласен, я попробую предложить твою кандидатуру Слагхорну… В случае, если нам удастся, — ты уверен, что справишься? Пойми, для меня не главное, насколько хорошо ты станешь преподавать трансфигурацию. Я помню тебя как отличника и очень ответственного студента, так что, думаю, ты и здесь приложишь все усилия. Но меня беспокоит, сумеешь ли ты совладать с Гриффиндором. Это сейчас важнее всего. Ты ведь сам знаешь, что такое наш факультет. Студенты хотят действовать, жаждут борьбы, а это может закончиться плохо…

— Я понимаю, — очень серьезно сказал Шеклболт. — Не беспокойтесь. Я сумею сделать так, чтобы никто не наломал дров и не влип в неприятности.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Кингсли потянулся через стол и накрыл руку Минервы своей большой теплой ладонью:

— Не бойтесь, профессор. Все будет хорошо.

* * *

Через пару дней Минерва сообщила Слагхорну, что увольняется по собственному желанию — в связи с состоянием здоровья. Собственно, это была чистая правда. Гораций поначалу даже слов не мог найти от возмущения — где же он найдет ей замену? и как она может бросать школу, когда до экзаменов всего-ничего?! Но Минерва намекнула, что таков приказ Лорда. Слагхорн тут же сдался и, не глядя, подписал заявление. Лорда он боялся и предпочитал, насколько возможно, не вспоминать о его существовании.

И директор, и Совет попечителей приняли кандидатуру Шеклболта на удивление хорошо. Кингсли действительно умел производить впечатление, когда хотел этого. Сдав ему дела, попрощавшись с факультетом и коллегами, в конце марта Минерва уехала домой, на остров Скай.

Родительский дом за минувшие годы мало изменился. Все те же сложенные из грубого камня стены, вечно дымившая труба, крохотный садик за оградой, а внутри — дочиста выскобленные полы, белоснежные занавески и из всех украшений только большие морские раковины, разложенные на подоконниках. Если поднести такую раковину к уху, оттуда был слышен шум моря. Впрочем, он был отлично слышен и без нее, особенно в штормовые дни.

Брат с семьей давно переехали на материк, в доме осталась только мать. За прошедшие годы она совсем постарела, сгорбилась и с тех пор, как узнала, от кого у Минервы ребенок, постоянно плакала.

"Я же тебе говорила — не доведет он до добра... Ох, что ж ты у меня такая невезучая! И с Джорджем толком не пожила, а какой хороший был парень. Он мне до сих пор пишет, не забывает, представляешь? И Мартин пишет. Ты хоть помнишь, что у тебя внучка есть? Господи, какой стыд — сама уже бабушка, а опять с животом... Позор один! Что скажут люди, если узнают, я даже подумать боюсь. А все этот твой... Всю жизнь-то он тебе поломал, всю жизнь ты из-за него, как неприкаянная!".

Минерва не отвечала, отмалчивалась. Старалась почаще уходить из дома, часами гуляла по берегу моря. Ближе к лету ходить стало тяжело, ноги сильно опухали, так что иной раз еле удавалось надеть ботинки. По ночам ребенок толкался, не давал спать. А ночи на севере белые... Солнце, кажется, всего на полчаса прячется в волнах и тут же — не успеешь заснуть — опять поднимается над горизонтом, огромное и ярко-ярко алое…