Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Все гуще светляки хрусталевые,
снежинки на плече оттаивают.

Выходит Замарашка за город,
и в памяти не тает заговор.

— Доведу ее до плача я! —
говорит сестрица младшая.

— Плеткой спину пощекочем! —
шевелит усами отчим.

— Уж замучаю, расспрашивая! —
говорит сестрица старшая.

— Я линейкой по рукам! —
шевелит губой карга.

— Без пилюли придет, уж мы-то ее — так и сяк!.. —
Неодеваные, немытые, ждут, глядят на дверной косяк.

Все нечесаные, ходят с оглядкою.
Утро в полный свет. —
Что-то долго нет…

А дорога хорошая, гладкая —
вьюги нет,
волка нет…

Как завидел Золушку
с крыши дым,
замахал платком дымовым.

Соскользнул в дымоход
до горящего дна,
сообщил огоньку:
— Замарашка видна!

Дым, как лифт, поднялся в дымовом ходу,
а зола сквозь решетку мигнула коту.

Страдиварием-скрипкою выгнулся кот,
вымыл личико кот для приличия
и, подсев у окошка на черный ход,
заиграл большое мурлыччио.

Воробьи построились в ряд,
утки вышли, как для парада,
флюгер вертится — страшно рад,
ходит форточка — просто рада!

Под босыми шагами расквасился лед,
ходит рядом весна с Замарашкой.
Замарашка пройдет — и ромашка цветет,
василек спешит за ромашкой.

Лишь в окне у карги два чертячьих рожка —
не цветы, а раки и крабы.
Кактус тянется к Золушке из горшка
бородавчатой лапою жабы.

Распахнулись настежь двери,
кошка выгнулась дугой,
зарычали, заревели
отчим с мачехой-каргой:

— Где лекарство?
Будешь бита, —
ждет посуда,
ждет корыто.
Стол не убран,
хлеб не спечен,
холст не соткан,
дочь не сыта,
пол не чищен,
грязь не смыта, —
бита будешь,
будешь бита!..

Лают болонки,
крысы теснятся…
Золушка стала
шагов за семнадцать,
взглядом окинула,
прядку откинула,
слово сказала,
как порохом кинула:

«Мачехи,
мучихи,
падайте
в муть!
Жилушки
Золушки
будя
тянуть!
Чур меня
чур —
оборочу
пулю в пыль,
муку в муху,
деньги в льдинки,
жадность в жабу.
Ягу в уголь,
зло в золу,
сестер…»

Глянула Золушка на сестер:
скулят жалостно, по-сиротски,
кулачок слезу по щеке растер,
обернулись платочками розги: —
А нас-то зачем?
За дело за чье? —
Укрылись одним полушалком,
дрожат, растрепались, и слезы ручьем —
и Золушке сестер жалко.

— Ты же добренькая, разве тронешь кого,
наша Золушка, наша сестреночка…

Жалко… Чего поминать, что было?
— Кто зло помянет… (Зола… зло…
дай памяти… щель… Кощей… позабыла!)

Тут руку арапником как обожгло,
как свистнет над Золушкой розга карги,
как ухнет обухом отчимов окрик,
и сестры как… хвать! за обе руки,
скрутили и Золушку — в погреб.

Втолкнули и замкнули в погребе,
веревки впились в руки до крови.

А скворка все услышал издали,
помчался — Замарашку вызволить.

Сзывает он, теряя перышки,
товарищей на помощь к Золушке.

Темен погреб — ни окна,
плачет Золушка одна…

В сале вымазав усы,
засновали ноты «си»,
ноты «си» — рота крыс,
не свечное сало грызть —
шевелятся усики,
лапками сучат,
мачеха науськала
Золушку помучить.

Тяжело железо входа,
цокнул в стену клювом кто-то:
— Это я, скворец, тут, тут!
А со мною мой приятель,
золотой зеленый дятел,
долбит щелочку: тук-тук.

Вышла рота пауков,
лапа длинная — укол,
к Золушке идут они
стрелками минутными.
В полосатом кителе
поручик паучий.
Головогруди вытянули
Золушку помучить.

— Потерпи еще немного, —
летит дятлу на подмогу
с длинным клювом журавель…
Дятел щелку пробуравил,
а товарищ мой журавль
слово всовывает в щель.

Ногу вытянул паук.
Зажужжала стая мух.
Летят они, ползут они,
цеце и злыдни-зудни,
рыжие пуза, —
вылетели тучи,
завели игру —
Замарашку мучить.

Сыплют глиной кирпича на
клюв журавки перочинный,
слово лезет в щель стены.
— Ухвати за запятую,
тяни букву завитую,
слово-заговор тяни!