Ника Батхен: Дары Кандары

стекла и заправить громоздкие скрипучие лампы. Фармацевт Вольного Города, Мастер Ханс, вышел на

порог своей аптеки подышать воздухом перед ужином.

Он стоял, подставляя щеки мягчайшему вечеру сентября, невысокий и грузный. В своем суконном

кафтанчике поверх вышитой серой робы и смешном колпаке с подвеской он походил на дядюшку Гензеля,

доброго гнома, который складывает подарки в детские сундучки долгой ночью солнцеворота. И дородные

горожанки, и почтенные бюргеры, и беспечные девушки в ярких платьях, и насмешники-бурши, и даже

чванливые советники-магистраты в парчовых мантиях – все улыбались аптекарю, приветливо кивали,

здоровались, а кое-кто не стеснялся и кланяться в пояс.

Заслуги Мастера Ханса в искоренении душеглотки, детских сыпей – красной и гнойной, жгучего

живота и прочих опасных болезней были неоспоримы. А когда по его совету магистрат закрыл все ворота,

порт, под страхом изгнания обязал жителей пить кипяченую воду и есть лишь горячую пищу, охранив тем

самым от заморской заразы, благодарные горожане были готовы носить аптекаря на руках.

Еще тогда поговаривали: «Вот бы нам бургомистра, такого, как господин Фармацевт – и мудрец и

простец, и не важничает от почестей». Но Мастер Ханс отказался от красной шляпы, отговариваясь

важными опытами с новейшими препаратами. Впрочем, и этим летом, когда бургомистр впал в

неожиданное помрачение рассудка, аптекарь не захотел принимать бразды власти, предложив магистратам

взамен избрать велеречивого купца Розенштока. И был прав. Тем паче, что не ошибался почти никогда.

Между тем вечер был необыкновенно хорош. Закатное солнце играло на вычурных флюгерах и

красной черепице, отражалось от чисто вымытых окон, подмигивало красоткам и слепило глаза младенцам.

…Судя по шуму с кухни, Адольф опять не прожарил гренки для супа. Верная Марта, гремя посудой,

честила парнишку на чем свет стоит; значит, ужин отдалялся на полчаса или больше. Мастер Ханс решил

прогуляться для аппетита. За дверьми он взял тросточку, сменил колпак на респектабельный шторц,

проверил карманы и вышел. С переулка Цирюльников он свернул на Стекольный подъем, задержался

немного перед крохотным кабачком «У Гертруды», подумывая, порадовать ли хозяйку своим визитом. Но

пива ему не хотелось, а восторги вдовы были липкими, как пастилки. Ладно… Мастер Ханс стукнул

тросточкой и отправился дальше – на бульваре Победы так славно пахнет палой листвой и осенними

астрами. А что это была за победа, почитай, уже и не помнят...

Из подворотни наперебой выскочила стайка разноголосой, радостной малышни. «Дяденька Гензель!

Господин Фармацевт! Огоньки! Огоньки покажите!» Иногда, ради забавы, Мастер Ханс зажигал для детей

бенгальские свечи или пускал ракеты с крыши, но сегодня у него в кармане была только горстка лакричных

леденцов. Конфетами он оделил пострелят не слишком щедро – сладкое вредно, но каждому малышу

досталось по хрусткому золотистому шарику. «А огоньки в другой раз». Мастер Ханс покачал головой и

продолжил прогулку, усмехаясь себе в усы. Ему нравилось наблюдать за детишками – как из щенячьей

припухлой мордочки с возрастом прорезается лицо человека. Сразу видно – Фриц получится трусоватым, а

Генрих смышленым, Каролина будет пленять сердца, а чернявая Трудхен хорошо, если выйдет замуж… Но

еще забавнее виделось, сколь мизерными штрихами порой создается характер. Посмеешься над

неуклюжестью крохотной танцовщицы – и девочка станет дурнушкой. Похвалишь юного воина, Изгонятеля

Злой Собаки, глядь – из парнишки получится славный солдат…

«Здравствуйте! Здравствуйте, Мастер Ханс! Как я счастлив вас видеть!» – навстречу, смешно

подпрыгивая, спешил часовщик Хольц. «Смотрите, смотрите, как я хожу!» – он и вправду выглядел

молодцом. Год назад, почти сразу после женитьбы, бедолагу хватил удар. Опасались, что часовщик так и не

встанет. Но прошло не более пяти месяцев с того дня, как хозяйка Хольц начала пользовать муженька

Семицветным Бальзамом Мастера Фармацевта, – и вот почтенный мужчина скачет, будто кузнечик.

…За разговорами о погоде, благоглупостях магистрата и ценах на масло Мастер Ханс не заметил, как

пробило восемь. Раскланивались уже в сумерках. Аптекарь решил было срезать путь через Старую площадь,

но заслышав визгливые дудки комедиантов, свернул обратно. Пасторальная песенка лезла в уши: «Где мой