maya - Microsoft Word - Часть 3 МАЙИ ГОРИНОЙ.doc

мы рассматриваем метаисторическую роль Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского в освещении её

Даниилом Андреевым (2) (Книга Х, глава 3).

1. Миссии и судьбы. Лев Толстой.

"Освещая, насколько я могу осветить, в главе о средних мирах Шаданакара (т.е. выше

затомисов) характер связи между человечеством и сакуалой даймонов (Высшее человечество,

крылатые двуполые люди), я упомянул о расе метапраобразов, обитающей подле даймонов и

имеющей большое значение для понимания некоторых произведений искусства Энрофа (а также

литературы). Лев Толстой -- отец Андрея Болконского, хотя, конечно, и не в том смысле, в котором он

был отцом Сергея Львовича или Татьяны Львовны. Интуиция гениального художника, синтетически

создававшего образ Андрея из отдельных психических и физических черт разных людей, уловила

сквозь эту амальгаму, как через своеобразный эфирный фокус, похожий, но еще более значительный

образ существа из Жерама -- того слоя в сакуале даймонов, который играет для них ту же роль, что

Энроф для нас. Это было существо из расы метапраобразов -- отставшей в своем развитии от

даймонов и опекаемой ими расы. Я упоминал уже, что они чрезвычайно схожи с людьми как своим

внешним обликом, так и душой. Образ Андрея Болконского воспринимался и творчески

сопереживался миллионами людей, читавших эпопею Толстого. Психическое излучение этого

людского множества необычайно усилило этот объективно существующий, созданный Толстым

эфирный образ Андрея, а для метапраобраза, связанного с ним, он стал одним из материальных

облачений, чем-то вроде его эфирного тела, чем-то необходимым ему для дальнейшего развития,

вернее -- облегчающим и ускоряющим его развитие, как бы наполняющим новыми горячими силами и

полнотой жизни его существо.

Проанализировать этот процесс точнее я не в состоянии. Возможно, что в следующем эоне,

когда преображенное человечество приступит к спасению сорвавшихся в Магмы и Ядро Шаданакара,

тот, кто нам известен как Андрей Болконский и ныне находящийся в Магирне (один из средних слоёв

Шаданакара), обретет свое воплощение в Энрофе и примет участие в великом творческом труде

вместе со всеми нами. А в текущем эоне каждый из метапраобразов, получивших эфирное облачение

от художников Энрофа, вбирает наши психические излучения, им вызванные, в свой состав, но и

воздействует обратно на множество конкретных человеческих психик: он тормозит их становление

либо способствует ему -- в зависимости от природы, которая ему сообщена его творцом-художником.

Вот почему общечеловеческий долг отцовства снимается с великих художников: снимаясь, он

заменяется долгом отцовства другого рода. Данте, Леонардо, Рафаэль, Микельанджело, Сервантес,

Шиллер, Моцарт, Бетховен, Лермонтов, Гоголь, Чехов, Глинка, Чайковский, Мусоргский и десятки

других художественных гениев и вестников не имели детей, но никакой наш моральный инстинкт не

вменяет им этого в ущерб именно потому, что все мы бессознательно знаем, что долг отцовства был

ими выполнен, хотя и не так, как это происходит обыкновенно.

Было бы грубым упрощением полагать, будто за всеми человеческими образами

художественной литературы и искусства стоят метапраобразы из мира даймонов. Напротив, они стоят

лишь за ничтожным меньшинством из этой необозримой галереи: -- обычно за теми, кого мы

называем типами, и за очень крупными индивидуальностями. Но в тех случаях, когда они стоят,

смысл создания художником человекообраза является двусторонним. Во-первых, через его посредство

совершается могучее воздействие на человеческие существа нашего слоя. Во-вторых, повторяю,

71

создается тонкоматериальное облачение, сообщающее жизненные силы метапраобразу и

сокращающее его путь в сакуале даймонов.

Ясно, однако, что художник не может быть свободен от кармической связи с отображенными

им метапраобразами и от кармической ответственности за их судьбу, -- подобно тому, как человек-

отец несет ответственность за судьбу рожденных и воспитанных им детей. Гоголь затратил огромные

усилия и поистине титанический труд, чтобы помочь в восходящем пути тем, кому он когда-то дал

имена Собакевича, Чичикова или Плюшкина. Предчувствовал ли он это при жизни или нет, но всем

известно, что он уже тогда страстно мечтал и даже пытался художественно предварить так называемое

обращение главных персонажей «Мертвых душ», то есть их сознательное вступление на восходящий