Alexandr - Unknown

- Сюда!

Какой-то сеньор в одежде моряка кричит мне с палубы. По ходу, это капитан, потому что

он носит белую фуражку с позолоченным околышем.

- Фортуната!

Он знает мое имя. Знает, что меня зовут Фортуната! Я поднимаю руку, чтобы он понял,

что я его вижу.

- Иди! Скорее! – говорит он с иностранным акцентом. – На улице ливень, и ты насквозь

промокла. Поднимайся на корабль, я приглашаю тебя на чашечку кофе.

Как любезно! С каким наслаждением я думаю о том, что через минуту буду пить горячий

кофе в каюте корабля. Маленького корабля. Это же наша мечта. Свобода. Я так рада.

- Я иду!

Я бегу гораздо быстрее, чем удирала от канализационной крышки. Я шлепаю по лужам,

мои брюки сырые до колен, но какая разница, я не хочу заставлять ждать капитана.

Визг буксующих на асфальте колес.

Сухой удар пронзает дождь. Автобус.

Я падаю на землю без сознания.

Автобус.

Я не могу подняться, не понимаю что со мной.

Я трогаю губу. Думаю, что она рассечена.

Губа цела, но лужа окрашена красным. Это кровь, текущая у меня изо рта. Ну и дела.

Все вокруг перешептываются, но никто не приближается. Я слышу, как кто-то говорит,

чтобы меня не трогали, у меня могут быть внутренние повреждения.

Теперь я все поняла. У меня не осталось воспоминаний, был только этот шаг,

предшествующий смерти.

Я умираю.

- Ната, успокойся.

- Бето!

- Успокойся, Ната, успокойся. Я пришел к тебе.

- Спасибо, спасибо-спасибо…

Даже не имея сил пошевелиться, я могу приподняться, и этого достаточно для того,

чтобы, дотянуться и ухватиться за его пояс и вцепиться в его рубашку. На мгновение я открыла глаза, чтобы взглянуть на него, и почувствовала, что я совсем растерялась, обнимая его, и ничегошеньки не понимаю.

- Почему ты носишь эту красную футболку, Бето?

Он мне не ответил.

- Почему ты носишь красную футболку Мауро, Бето?

- Ната, это – я.

Я пытаюсь что-то сказать, но уже не могу.

Я стараюсь дотянуться до него, но уже не могу.

Вокруг меня все белым-бело.

Тишина.

Вот, блин, дерьмо-то! Умереть дождливой ночью, сбитой автобусом с пенсионерами, на

слякотной, грязной улице.

Глава 19 Оказывается…

… я не умерла, ведь человек не умирает по собственному желанию, когда хочет.

Я загремела в больницу, но через десять дней вышла оттуда совершенно спокойной.

Несколько ушибов, девять швов на лбу, четыре на губе и операция на щиколотке. Ничего серьезного.

Родители сказали, что я должна отдохнуть, и они не оставят меня в доме одну на

костылях. В общем, они отвезли меня в свой загородный домик, и я провела там почти три недели. Я помирала от скуки. Самое трогательное, что у нас произошло, так это то, что у нашей течной суки объявился ухажер, кобель с пятнами, как у далматинца, проводящий дни и ночи у решетки в ожидании, когда же появится моя псинка. Время от времени она высовывалась, и несколько раз они обнюхивались, а потом она уходила. Если я и видела тебя, то не помню. Иногда она разваливалась у портика решетки, заставляя далматинца страдать. Он, не переставая, выл, глядя на нее издали. Я даже подумала, что он влюбился, но когда течка прекратилась, далматинец исчез, и мы никогда больше не видели его. Это был договор.

У меня не было мобильника, поскольку автобус его раздавил. В домике, находящемся

среди пустоты, я могла ни о чем не заботиться. Сначала я почувствовала себя свободной и решила, что, пожалуй, я больше никогда не хочу иметь мобильник, но дней через пять я чувствовала себя коровой без колокольчика, прогуливающейся по гостиной, чтобы не лезть на стенку.

Когда, наконец-то, я избавилась от одного из костылей, родители сказали, что, если я

хочу, то они отвезут меня домой.

- Да-а-а-а, хочу-у-у!!!

Они привезли меня вчера, в воскресенье. Едва я успела разобрать чемодан, как позвонили

Рита, Карлота и Альвар. Они заявились с сумками, накупив продуктов, чтобы угостить меня альмехами, которые Карлота научилась готовить в Астурии.

- Даже не заморачивайся на этом, и вообще не переживай ни о чем!

Мы выпили три бутылки вина и забыли, что Карлота не посолила альмехи. Они вкратце

рассказали мне обо всех, кто звонил, чтобы спросить, как у меня дела, пока я выздоравливала. И у меня сложилось такое представление, что я впервые очень рада, что не умерла. Мы поговорили об аргентинце, о Хонасе, о французах, отплясывающих чарльстон, и о Бласе.

- А Мауро, ты ничего о нем не знаешь?

- Нет.

- И не хочешь ему позвонить?