В Заложнов - Жемчужины цигун

В последние десятилетия наблюдается активный рост интереса к восточным боевым искусствам, и вместе с этим все больше внимания уделяется восточной медицине, философии и культуре. Наиболее глубоко, последовательно и грамотно осваивается индийская культурно-философская традиция йоги (Н. Рерих, Е. Рерих, Е. Блаватская, А. Бейли Феррер, Мессмер и многие другие). Основы ее изложены ярко и доступно. Привлечение внимания к индийским философским учениям открыло комплексность, единство внешнего и внутреннего в восточном видении мира. Основные грани учений направлены на заботу о физическом и психическом здоровье, помогают увидеть пути дальнейшего совершенствования личности в неразрывном единстве всех компонентов. Йога как система регуляции стала массовым явлением в западном мире, в основном это Хатха-йога. Для европейцев кажется естественным в каком-либо явлении выделить главное, суть, чтобы быстрее, не отвлекаясь на второстепенное — или просто «очевидные» предварительные элементы, — овладеть явлением, причем в сроки несравненно более сжатые в сравнении с первоисточником.

Увлечение Раджа йогой как таковой, с ее сверхъестественными возможностями, ещё более заманчиво. Для одних это «а вдруг получится», для других — «уж у меня-то получится». Конечно, невозможно реализовать что-либо без фундаментального освоения предыдущих и сопутствующих аспектов системы. Здесь неминуемы разочарования, а вслед за этим возможно негативное отношение к учению, вместо критического отношения к своему собственному методу овладения им. Волна японских боевых искусств (джиу-джицу, дзю-до, каратэ) захлестнула Запад только своей прикладной частью и также претерпела изменения. И сквозь сито европейского прагматизма утекли основополагающие принципы этики, философии, культуры, питающие боевые искусства. Надо сказать, что при этом происходит и обратный процесс — увлечение чисто спортивными аспектами цзю-до, каратэ в Японии и приспособляемость боевых искусств к мировым (т. е. европеизированным) спортивным требованиям с выхолащиванием традиций.

Подобная ситуация складывается и со следующей волной, хлынувшей из Китая. У-шу, выходя на спортивную арену, также претерпевает изменения. Проблемы проведения спортивных состязаний нивелируют особенности стиля каждой школы ради поиска критерия судейства. В итоге выкристаллизовываются несколько обобщенных, усредненных стилей, пригодных для соревновательной практики, и уже появились спортсмены, рассматривающие у-шу как вольные упражнения в спортивной гимнастике. Выявляется ли психофизический аспект определенного стиля, а тем более, аспект единства Человека с Землей и Космосом? В большинстве случаев даже не затрагивается. Иногда умом понимается философия взаимосвязи, но она не находит воплощения в практической деятельности. Только небольшая часть практикующих у-шу вводит в свой жизненный уклад все больше элементов, позволяющих вынести понятие у-шу из спортивного зала и распространить на саму жизнь новый взгляд на мир, философскую позицию, частью которой является каждый стиль у-шу.

Любая развитая философская система предусматривает регуляцию внутренних процессов организма в соответствии с внешним воздействием. В одних системах это занимает главенствующее место (даосизм, дзэн-буддизм), в других — подчиненное, с вынесением на первый план социальных (конфуцианство), этических (учение Спинозы) или иных принципов. Но все системы рассматривают гармонию внешнего и внутреннего как обязательную предпосылку к достижению результата, цели. И недооценка этого, имеющая место в западном мире, приводит к вырождению любой восточной системы, перенесенной на западную почву.

На наш взгляд, ценнейшим принципом, удерживающим любую китайскую систему регуляции как гибкую, активную в изменчивом мире, является Дао (Тао, До). В первоисточнике даосизма, трактате Дао Цэ-Цзин, даются определения Дао:

«Смотрю на него и не вижу, называя его, говорю — ровное (незримое). Слушаю его и не слышу, называя его, говорю — редкое (неслышимое). Схватываю его и не достигаю, называя его, говорю — мельчайшее (неуловимое). Эти три качества Дао нельзя достигнуть исследованием — сливаясь в хаосе, они образуют единство… Его верх не освещен, его низ не затемнен. Оно безгранично и не может быть названо. Оно снова возвращает к небытию. И вот называют его формой без формы, образом без предмета. И вот называют его неясным, туманным».