Франсуа Брюн - Христос и карма. Возможен ли компромисс?

А затем снова происходит резкое возвращение к схеме голограммы: «И страдал Он за грехи всех людей; и Он проживал болезни и страдания каждого; и, из милосердия и любви, разделял их с ними». Чуть дальше она снова пытается напомнить о той парадоксальной ситуации, согласно которой жизнь Христа одновременно и протекает во времени, и избегает временных ограничений:

«Столь долго, сколько Он был способен страдать, он претерпевал Страсти и бичевание за нас. Теперь, когда Он воскрес и уже не способен страдать, Он страдает все же снова вместе с нами» [388].

Как и у Майстера Экхарта, о котором она, похоже, немного слышала, основанием голограммы оказывается в итоге присутствие Бога во всех вещах. «Спасенное человечество вберет в себя все: творение и Творца; потому что Бог в человеке, и всё в Боге; тот, кто любит так, любит всё» [389].

Добавим здесь еще, что, по этим откровениям, спасение должно в итоге настигнуть всех людей. «Всё кончится хорошо. Все вещи, каковы бы они ни были, закончатся хорошо». Будучи благочестивой христианской своего времени, усвоившей учение Церкви, она возражает на это Христу, что язычники и грешники будут осуждены на вечные муки. Позже, в XV веке, Флорентийский собор даже прибавит к этому, что спастись не могут и те, кто не принадлежит к римо-католической церкви, «даже если они отдали все свое имущество бедным и пролили свою кровь за Христа». Но, похоже, Христос говорил Юлиане Норвичской что-то совсем другое. Он просто снова повторяет утверждение: «То, что кажется невозможным тебе, не будет таковым для Меня. Мои слова подтверждаются во всем; да, Я все исправлю» [390]. (Знаете, мне даже иногда кажется, что Христос читал наш новый катехизис. Я ведь вам уже говорил, что для Него времени не существует!)

Но самое сильное в ее писаниях – это тема Божией любви. Как и в опыте тех, кто побывал на границе смерти, она тоже не видит у Христа ни малейшего упрека к нам за наши грехи и ошибки, а только исходящие от Него любовь и сострадание. Она видит также, что Христос готов заново пережить Свои Страсти и делать это каждый день и ради каждого из нас, если бы только это могло хоть чем-то помочь нашему спасению. Вот почему она доходит даже до того, что называет Христа нашей настоящей Матерью, вся радость Которой лишь в том, чтобы мы были счастливы. Читайте, читайте все эти тексты. Они чудесные! Тут мы оказываемся в сердцевине самого настоящего христианства. И как этот отличается от страшилок о предопределении блаженного Августина или св. Фомы Аквинского, или от выпущенного уже в ХХ веке «Словаря католического богословия»!

Простите за эту прогулку по векам, в которой мы ориентируемся лишь на некоторые ключевые фигуры. Мне казалось особенно важным процитировать здесь пусть всего лишь нескольких авторов, но зато осветив при этом чуть поподробнее их роль и проанализировав хоть немного их тексты. Итак, теперь мы с вами в XVII веке, и перед нами кардинал Пьер де Берюль (1575–1629). Обеспокоенный разыгравшимися во Франции религиозными войнами, он понимает, что подлинный выход из них возможен лишь на пути духовного углубления и возвращения к истокам. Он основал для этого Ораторий, конгрегацию священников по модели Оратория, основанного ранее в Италии св. Филиппом Нери, а также обратился за помощью к кармелиткам из Испании, в частности, к св. Терезе Авильской. Это были меры «духовного углубления». Что же касается «возвращения к истокам», то он обратился к наследию греческих отцов и, в частности, св. Кирилла Александрийского. Он стал основателем того, что позднее получило название «французской школы» духовных писателей [391]. В этом случае, конечно, личный мистический опыт оказывается уже не единственным источником богословской мысли. Авторы, примкнувшие к такой «школе», чувствуя неудовлетворенность от современного им состояния Церкви, обращались к древней традиции и в итоге неплохо ее знали.

Осторожно! Это стиль XVII-го века. Фразы длинные и слегка помпезные. Боссюэ уже недалек.

Единство двух природ, Божественной и человеческой, во Христе, эти авторы понимают, как подлинное обожение человеческой природы через Божественную. Поэтому и необходимо своего рода «разъединение», чтобы Христос смог познать наше страдание. Вот, например, одна из особо показательных цитат, в которой это богословие предстает во весь рост:

«Кто покажет нам все дивные Божии дела, одни из них осуществлены уже вполне, другие даны лишь в зачатке из-за времени, отпущенного всему человеческому? Это течение смертной и мимолетной человеческой жизни Сына Божьего можно разделить на две разновидности состояний, как бы противоположных друг другу. Первая – это состояние слияния и сообщения многих видов благодати, те превосходные, неповторимые и божественные плоды, которые человеческая природа получает от сокрытой в ней Божественности. Другая – это состояние недостатка и ли шенности многих других видов благодати и тех плодов, которые та же Божественность по своему величию и тесной связи с человеческой природой должна была бы в ней и через нее принести, и плоды эти сообщены ей уже на Небесах, но при этом они часто как бы удержаны и прикрыты там до времен славной небесной жизни и ради нашего спасения» [392].