Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

23.

«Веруя в нравственность, мы хулим бытие». Ф. Ницше.

24.

Театр – гнусная проституция. Собраны предрассудки, быдло-потребы, модные тренды, плоские мысли, пошлость «духовного» как бы мэйнстрима – и немолкнущий трёп, внушающий скучный блуд о «добре», «морали», «истине», «красоте», «возвышенных идеалах». Выбриты щёки старых сатиров, кажущих гордых «супер-мущщин» (мечтающих о севрюжке с хреном и будуарах юных давалок). Осуществившие липосакции (с хейлопластикой губ) актрисы рады возможности оголить себя самым нравственным образом, ведь они, мол, не просто так , а вскрывают, мол, «язвы», «гнусности» мира. Эти фигляры лабают правду-де. Зритель пьёт «откровения», что, наляпаны шельмами на компьютерных клавишах, измусоленных жиром, валят на сцену мерзостным калом, названным «высшим», «горним» искусством. А над всем – доллары, за которые мерзость сделана.

25.

Слышишь критиков, политологов, шоуменов, мэтров, прелатов, учащих жизни, – и словно видишь фильм об одном и о том же: лжи, шкуродёрстве, зверствах, убийствах, дéньгах, корысти и улучшениях в русле новых, только что найденных панацей… Всё прежнее, всё знакомое до тоски, до умственных и душевных тягот. Поэтому мы погрязли в лже-философии, мистицизме, экстра-сенсорике, спиритизме, магии, знахарстве, суевериях, фэнтези да химерах, сотканных из геройских рыцарей, супер-тёлок, зомби, вампиров, парапсихологов, монстров либо пришельцев. Ибо в реальном миру всё скучно, слышать не хочется, видеть зряшно. Всё как пошло давно – так идёт себе. Что изменится? Ведь проблем не решить в мышлении, коим эти проблемы созданы. А мышления, что даёт иное, чем жрать друг друга, люди не приняли, как не приняли ни буддизма, ни христианства, ни многих прочих дхарм в их сути, чтоб не меняться. Чернь, труся воли, вник Достоевский, выбрала рабство.

Бродим в мертвящих умственных чащах, лая о новых «духовных ракурсах» и «пространствах».

26.

Кто Крит не видел – вряд ли Крит знает. Кто не болел – не ведает про болезнь. Но, важно, о Крите и боли слушают, потому как практический интерес присутствует. Можно сплавать на Крит купаться, можно вдруг заболеть внезапно. Это, мол, данность.

Я же – про рай опять, кой никто никогда не видел. И я бессилен дать описание, ибо вещности в рае нет, плюс, главное, у нас нет и органов рай увидеть.

Я как безумец, врущий химеры. Сходно развязки делаю странные, говоря, что виной-де знание зла/добра, которое надо свергнуть, чтоб в рай вернуться. Мысли дичайшие. Ведь на Марс сесть проще, чем выпасть в рай, так? Выжаты постоянным трудом, внушаемым целью жизни, мы ищем отдыха и забвения, без того чтоб рыскать в поисках места, что описать нельзя ни встретить. Лучше дурманиться перед «плазмой» пивом, веруя, что « сей мир » ну не мог быть иным, чем есть.

Зачем мы? Замерло бы на жабах, что живы нормой в виде инстинкта и, сытя брюхо, пукают с чувством, что, дескать, жизнь не могла быть иной, чем есть. Не замерло ни на жабах, ни на мартышках. Вдруг взялись мы с загадочным даром мыслить.

Ради мышления люди созданы. Лишь оно свободно, как вольны боги. Мы же, боясь свобод, отреклись от воли. Вздумавши, что есть рамки, – значит, законы, – мы, избегая тайн, что толклись вне рамок, стали как твари, влезшие в клетки. Если есть рамки (смерть либо тяжесть), то надо мыслить в даденных рамках, так положили мы.

Но, при всём при том, выси созданы теми, коих расхожий толк звал безумцами. Бруно мнился безумцем точно таким же, как первый лётчик, взмывший с утёса. Моцарта мнили неадекватным. А Аристотель мнил и Платона умалишённым: тот, мол, в идеях даром удвоил видимый мир. И, следственно, как бы сброд ни вставал во фрунт перед рамками, возникал безумец, всё отрицавший, – вплоть до Христа, сказавшего: смерти нет.

Мышление нужно зиждить на сумасшедших, казусных мыслях как запредельном. Кто мыслит в рамках – сводит нас к свиньям. Прав Достоевский, что человечество не снесло свобод, сплющив мозг между «злым» и «добрым».

Нужно чтó есть вокруг счесть бредом, а чего нет – счесть правдой. Нужно безумие. Как поэзия, понял Пушкин, быть должна глуповатой, сходно и мыслить нужно безумно. Цель философий – самое важное, от чего мы ушли в ложь мóроков. Философия, говорил Гуссерль, тест на истину, на истоки. В общем, науке о радикальном – быть радикальной.

Нужно в реальнейшее, что есть, – в отечество, то есть в рай.

27.

Единственный, первозданный. Был мир единственным и себе подобным в разное время? Не был. Мир – это страты многих других миров, ставших базой последнего. Юрский мир, скажем, наш?