Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

Шельмы не знают, как мысль рождается в страшных муках и вопиет порой диким голосом. Не умея мыслить, – вряд ли и мысля выше кишечника, – шельмы тужатся бодрым тресканьем, в стиле сплетен о тряпках, дать путь спасения. «Мы изменим вас к лучшему! – блеют шельмы. – Надо препятствовать росту мыслей и увеличивать их задержку больше и больше! Вы приходите, мы вас научим».

Шельм славит «мыслящий» био-слой, болтающий о полезности «немышления»… Это знак алчбы зваться «духовными», «просветлёнными», понаслушавшись куриц, квохчущих в ярких модных гнездилищах и коммерческих торжищах далеко от кровавых битв за престиж Человека, там, где нас тщетно ждут изнемогшие и израненные титаны.

187.

Гендерные просветы. На человечестве вид клейма: нас строят на общепризнанном и на логике, омертвелой, чёрствой, – дабы все поняли . Непонятное давится. В результате, дабы стать понятым , лебезим перед логикой и моралью, стелемся перед личностной и общественной этикой, опасаясь быть искренним, чтоб не быть осуждённым и не остаться в конце концов в одиночестве, словно пария. Но ведь хочется, – часто! чаще, чем кажется! – сделать то, чего требует вольная и бегущая рамок сущность.

Всё хаотично, если живое.

Истина есть живая и не желает быть пойманной и пришпиленной к стенду.

Смотришь картины, дабы найти ответы. Слушаешь споры, дабы внять смыслам. Или читаешь, но – там всё мёртвое. Там понятное , чтоб прочло его множество, – ради денег и славы чей-то коммерции. Общепринятое корыстно. Ведь даже Ницше, певший крах ценностей, вдруг притих перед данностью «amor fati». А Достоевский, выведший, что пусть мир падёт, только б лично ему пить чай, заметил, явно смущаясь: мысль, мол, «подпольная». И Христос рек: « Боже, забыл Меня? » – превратившись из Бога в жалкую жертву.

Мыслям и нравам нужно быть новыми. Самым острым должен быть стыд за рай, что брошен, за первородное преступление. Если съешь с древа знания зла-добра, умрёшь, – говорил Бог Еве с Адамом. Мы всё же «съели» и потеряли рай. То есть умерли.

А отсюда вопрос: что познавать «добро», если это губит? Этика множит горести мира. Этика – для самой себя как исток трафаретных, несуществующих бесполезностей; все нотации пишутся усреднённому «человеку вообще», «Das Man» -у, «всемству», – так что в нас чувство, что всё изложенное знаем, и убеждённость, что всё написано о статистике и цифири, не о реальной жизни живого.

Цифры и формулы с дважды два четыре – это мужской мир, патриархатный. «Зло» с «добром» – предикат мужского. Женское, райское, есть иное. Случка с животным, взять нравы рая, столь же ужасна, как случка с женщиной. Фаллос в грáффити на стене коробит – а между ног, что, радует? Если вдуматься, всё мужское «добро» есть «зло» по Богу. Женское топчут, дабы в разделах типа «Знакомства» дать сущность женщин как нумерованных, годных к купле и сбыту кукол.

Главное прячут. Главное – чтó внутри нас и чтó не спёрто падшей культурой. Нам нужно жить – не быть. Жить же нужно по истине, но не так, как принято: «Вас имели, имеют, будут всегда иметь», или, как наставлял де Сад: «Девы, тр@хайтесь! Вы к сему рождены». Не взвоем: «Милый, целуй меня! Абсорбируй страстью!» – но да вольём в себя мир с чувством: «Длань, что ласкала, в кровь включена».

188.

Вдруг впало мне, что, казня порок, Бог даёт его легионами текстов Библии, а про рай Свой, Царствие Божие, куда кличет всех, – ничего, кроме духов в белом. Что же, рай – морок?

189.

Ищешь смысл жизни, кружишься в сложностях и терзаешься, рыща главное. Но, взяв библию и прочтя про почтенных древних мужей, поставленных вроде как образцом, вникаешь, чем заменён рай, чтó стало ценностью. Вот она:

« Появился Аврам в Египет, и там увидели, что она (его Сара жена) красивая; отвели к фараону и взяли в дом его. А Авраму польза; был ему за жену скот, челядь и лошаки с верблюды » (Быт. 12, 14—16) … « Стал Аврам пребогат скотом, серебром и золотом » (Быт. 13, 2).

Ради этого и пропал рай: ради вещей, на кои мы променяли райскую Жизнь. А Сара – правнучка Евы (Жизни). Стало быть, вновь Аврам заложил её, как когда-то Адам?

190.

Раз люди, следуя нормам, стали дурдомом, надо держаться правил дурдома, чтоб стались люди.

191.

Бах и западная экстравертность. Тéлеман, Рейнкен, Гендель жили в век Баха и были в славе. Бах был безвестен. Вот и поныне есть, кто равняет их, пусть талантливых, но банальных, с Бахом.

В чём корень славы этих счастливцев?