Array Коллектив авторов - Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

Возможно, мастера росписи 1408 г. из-за ограниченных сроков решились на использование нескольких укладов при организации работ. Помимо выделения каждому самостоятельного пространственного компартимента, они могли распределять между собой небольшие фрагменты единой композиции, а также, возможно, идти друг за другом, выполняя по очереди различные стадии моделировки, ибо прием был предельно унифицирован. Так, один мог наводить рисунок, второй раскрывать охру прокладки и т. д. Для работ в таком ключе необходимо было самое тесное сотрудничество и предварительная договоренность во всех деталях, что исключало использование скрытых приемов и технологических секретов, но, напротив, опиралось на бесконечное доверие, предполагавшее совместное использование всех накопленных знаний, как технологических, так и композиционно-иконографических. Недаром при анализе типологических и физиогномических особенностей этого ансамбля любая попытка «зацепиться» за какой-либо мельчайший признак, который, априори, свидетельствует о «проговорке» мастера, о его индивидуальном вкусе и предпочтении, наталкивается на неудачу. Одну и ту же деталь, но в ином контексте, можно встретить в разных частях росписи, а в одной композиции соединяются подчас различные «почерковые приметы», еще недавно казавшиеся показателем рук двух художников [168].

Итак, на основании полученных данных, можно, во-первых, дать себе отчет, какое историческое место занимает прием владимирской стенописи среди живописных систем, известных в произведениях византийской и древнерусской живописи и, более конкретно, в памятниках рублевского круга. И, во-вторых, особенно интересным для нас становится понимание образной сути и символической наполненности важнейших элементов этой живописной системы (санкиря, охрения, рисунка, белильных светов), которая и вызвала к жизни своеобразные приемы их воплощения мастерами росписи 1408 г.

После того как мы реконструировали возможные стадии моделировки образа, насчитали по крайней мере восемьэтапов работы художника над формой, можно говорить о системе живописи как о достаточно подробной, хотя и не самой многослойной, иконописной [169].

Как видно из перечня колеров, сопровождающих различные стадии написания лика в росписи 1408 г. (золотисто-желта я охра, разбеленная охра, красновато-коричневая охра, темно-коричневая охра, красно-оранжевая охра, белила), живопись личного выдержана в охристой гамме и характеризуется неконтрастным письмом. Возможно, не улавливаемое в настоящее время впечатление красочной сочности ей придавали красно-оранжевые румяна и красновато-коричневые притенения, контрастно выделявшиеся на золотисто-желтом фоне охрения, но именно они почти не сохранились или сохранились фрагментарно, что меняет наши представления о живописи ликов. Однако светоносность звучной желтой охры много значила в авторском замысле, и ее колорит был одним из главных «эстетических переживаний» образов владимирской живописи.

Распространение и расцвет приема с желтыми охристыми прокладками приходится на средневизантийский период. В таком крупном стиле, как маке донский, с его повышенным чувством торжественности и величественной монументальности, он становится одним из главных стилистических признаков, определивших, помимо стенописи, эстетику других живописных техник: иконописи и миниатюры. С ним можно связать главные живописные достижения художников, живших в эпоху Торжества Православия. Этот прием, безусловно, в силу технической компактности живописных средств и изначальной ясности целей, отвечал задачам быстрого восстановления иконописного фонда после иконоборчества. Но, главное, он помогал найти наиболее адекватные средства для передачи духовных устремлений эпохи, которые осознавались богословами как «мистика света». В пронизанных светом, буквально светящихся изнутри ликах святых с наибольшей полнотой нашли отражение идеи Богопознания. Это было ликование просветленной благодатным светом твари в ответ на признание ею величия Божественного замысла, Божественного Промысла о мире. Именно этот прием помогал воплотить средствами живописи, т. е. сделать чувственно-пластическим, зримым опыт мистического «видения лицом к лицу», видения Божественного лика, Божественного света. Этот прием, по сути, явился в руках средневековых художников идеальным средством воплощения вечной святости образа, его нетленности и нерукотворности. В нем отражен опыт, рожденный, по слову крупнейшего мистика этой эпохи – Симеона Нового Богослова, в «трепете твари перед тайной непознаваемого» [170].